Анна Данилова - Неаполитанская кошка

— Проходи, Гена, в гостиную! Сейчас цветы в воду поставлю, и будем пить чай.

— Вот, как знал, — сказал, как-то странно кланяясь и чувствуя себя неуверенно в моем доме и в моем присутствии, Гена, доставая из-за пазухи коробку конфет.

Да и конфеты были дорогие, я узнала французские шоколадные трюфели «Cemoi».

Вот интересно, подумала я, расправляя цветы в вазе и вдыхая их сладковато-пряный аромат, это действительно свидание, или же он приехал с каким-то предложением, вопросами, информацией, связанной с красной таблеткой?

Быть может, какой-то ушлый эксперт, разобравшись, что представляет собой этот наркотик, и понимая, какую пользу можно выгадать, выпытав у меня, где производят подобные таблетки, хочет со мной встретиться и поговорить.

Может, это он, эксперт, и купил дорогой шоколад для меня с каким-то дальним прицелом, а Гену послал в качестве переговорщика?

Вот такие странные мысли роились в моей голове, когда я уже расставляла чашки на столе и мило улыбалась моему гостю. Что еще интересного и удивительного принесет мне этот нескончаемый день?

Оставалось всего лишь несколько минут до того, как я узнаю правду о таблетке.

И надо же было такому случиться, что не успела я разлить чай, как раздался просто шквал трелей звонка, кто-то очень хотел меня увидеть этим вечером.

Гена посмотрел на меня, как бы желая спросить, кто это и что делать.

— Предполагаю, что это мой жених, с которым мы сегодня серьезно поссорились. Причем так, что я отказала ему.

— Если хочешь, я его встречу или, наоборот, провожу.

Хоть Гена и был следователем, но выглядел как-то неуверенно, словно и сам испугался. Хотя его страхи, конечно же, были не профессионального, а личного характера. Он явно побаивался моего жениха.

— Ты оставайся здесь, а я пойду поговорю с ним, — сказала я, набросила на плечи кофту и отправилась к двери. — Да так поговорю, что он забудет сюда дорогу.

Конечно, это был Миша. Но не на своей машине — желтый хвост такси промелькнул в проулке между домами. Он отпустил такси, уверенный в том, что останется здесь на ночь. Самонадеянный пьяный дурак.

Я подошла к воротам.

Миша стоял, как хрестоматийный отчаявшийся и запутавшийся в жизни любовник — держа бутылку коньяку в одной руке, другой придерживаясь за прутья решетки. Не сказать, что он был так уж сильно пьян, скорее просто хотел себя таковым показать, вот, мол, смотри, до чего ты меня довела.

— Открой, Зоя. Открой, я хочу увидеть, кто у тебя, кто приехал к тебе на этом «сарае»… — Он имел в виду скромный старенький «Фольксваген» Зотова, припаркованный перед воротами.

— Миша, я тебе уже все сказала. К тому же ты пьян, а с пьяными и вовсе бесполезно разговаривать.

Вот что значит не любить — мое отношение к Мише менялось в зависимости от моего настроения, и я с легкостью могла уже завтра забыть о его существовании. Вот просто стереть его из памяти, и все.

Другое дело, когда любишь и когда подчиняешься мужчине во всем. Как заколдованная. Как последняя дура.

— Я был не прав, Зоя. Прости меня… Подойди сюда, я должен тебе кое-что рассказать. Это важно.

— Хочешь рассказать мне, зачем тебе этот брак? Зачем тебе тридцатисемилетняя вдова, долгие годы оплакивающая своего погибшего мужа, в то время как ты, свободный мужчина, к тому же на три года младше, мог присмотреть для себя какую-нибудь юную прелестницу и жениться на ней. Ты хочешь мне признаться в своих истинных чувствах ко мне?

Освещенный фонарем, во всем светлом, но какой-то помятый, уставший, Гольдман отхлебнул коньяку и прижался лицом к прутьям ворот. Его щека уперлась в чугунную лилию узора.

— Это я, я видел его тогда в Лондоне, понятно? Я! И я сделал несколько снимков… Давно хотел тебе показать, чтобы ты так уж не убивалась по нему.

— Почему же ты тогда не подошел к нему? Не поговорил?

— Он сделал вид, что я обознался, он сказал мне что-то на английском, но так быстро, что я не успел уловить смысл сказанного, а потом схватил свою шляпу и вышел быстрым шагом из этого кафе.

— Но даже если это и так, то что с того?

— Да он бросил тебя, понимаешь! Он украл тебя у меня. И я никак не мог взять в толк, чем же он тебя так примагнитил. Что в нем особенного? Быть может, он в постели какой-то особенный?

— Прекрати, — зашипела я, готовая просунуть руку между решетками и расцарапать ему лицо. — Прекрати немедленно, слышишь?

— Его и дома-то никогда не было, он постоянно врал тебе, что играет в карты, а сам в это время… Да ты ничего же, ничего не знаешь! И если я тебе сейчас не расскажу, никогда и не узнаешь, какой образ жизни вел твой обожаемый Алекс!