Мария Спасская - Девять жизней Николая Гумилева

На следующий день мать Мариам послала дочь в джунгли за листьями целебного кароко, сказав, что она сильно занемогла. В джунглях девушку ждала засада. Поняв, кто стал жертвой, Сиссоко чуть не убил старого Кадуку, но люди-леопарды связали его и заткнули рот пучком травы. Кадука в это время перерезал девушке горло, и следом его помощник вырвал горячую печень из рассеченного девичьего живота. На следующий день тело девушки разделили на мелкие кусочки, и каждый житель деревни, включая и ее мать, съели свой кусочек. Кадуку взял себе голову, кисти и ступни ног. Срезав лоскут с отсеченной головы, Кадуку обернул в него кусочек жира из почек и кусочек печени — это и была магическая «борфима», которую, как амулет, Сиссоко должен был теперь носить всю жизнь на груди. «Борфиму» требовалось периодически смазывать человеческой кровью и жиром, чтобы она не потеряла магических свойств, а значит, ее владелец вынужден каждый раз убивать людей. Трупы поедались членами общества».

Коля замолчал и убрал блокнот в карман.

— Это все? — Вера Васильевна вскинула брови.

— Все, — растерялся Сверчков. — Такая вот легенда.

— Фу, какая гадость! — брезгливо скривилась Зиночка. И насмешливо заметила, окидывая поэта неприязненным взглядом: — Как бы местные оборотни не начали мстить Николаю Степановичу, но зато теперь у него в запасе девять жизней.

— Я предпочитаю рассматривать местные поверья исключительно как народные легенды, — сухо заметил Гумилев. — Господин Вилькин, я непременно запишу ваш рассказ и присовокуплю к Колиной легенде. А в качестве иллюстрации привезу в Петроград шкуру этого красавца, — кивнул он на тушу.

Вилькин даже вспотел от внезапного озарения. Да вот же он, верный способ вывезти сокровища из Аддис-Абебы!

— Да-да, господин Гумилев, вы совершенно правы! — вынимая платок и промокая покрывшийся бисеринками пота квадратный лоб, горячо заговорил Семен. — Вам непременно нужно взять в Россию шкуру этого зверя! Для вашей этнографической коллекции.

— Только вот боюсь, местные таксидермисты остерегутся прикасаться к леопарду, — с сомнением в голосе произнесла Вера Васильевна.

Вилькин взглянул на нее с благодарностью — жена посла словно специально ему подыгрывала. Вне всяких сомнений, Гумилев — превосходный курьер! Такого уж точно никто не заподозрит! Стоит, рисуясь и поигрывая пистолетом, гордится, простая душа, своей отвагой и меткостью. И даже не догадывается, что станет для Вилькина перевозчиком императорских сокровищ! В принципе, сокровищ-то этих не так уж и много, прекрасно поместятся в небольшой холщовый мешок, который можно будет припрятать в голову леопарда. О лучшем контейнере для транспортировки нечего и мечтать.

— У меня на примете есть превосходный таксидермист, — интимно понижая голос, сообщил Вилькин. — Испанец, отчаянная голова, не боится ни Бога, ни дьявола. Если желаете, могу помочь с изготовлением трофея.

Похожее на металлическую маску лицо Гумилева на секунду оживилось.

— Вы и в самом деле можете помочь? — деловито уточнил он, убирая пистолет в карман холщовых брюк.

— Ни о чем не волнуйтесь! Как и планировали, отправляйтесь в глубь страны, — Вилькин отечески похлопал поэта по плечу, — а на обратной дороге заберете готовую шкуру в Россию.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — протянул руку для рукопожатия Гумилев. — Сколько я вам должен?

— Да что вы, голубчик! — растрогался Семен. — Помогать ближнему своему — святая обязанность каждого порядочного человека. А трофей и в самом деле хорош! Не леопард — красавец!

— И вы, господин поэт, этого красавца хладнокровно убили! — раздраженно заметила Бекетова.

Вилькин взглянул на Зиночку, и на душе его сделалось тепло. В устремленных на него лучистых девичьих глазах светились восторг и обожание. Перемена в Зиночке была так разительна, что даже слепой догадался бы, что поэт развенчан, и уступивший Гумилеву пальму первенства Вилькин снова из категории «негерой» перекочевал в противоположный лагерь и сделался «героем».

Едва я перешагнула порог редакции, ко мне тут же устремилась секретарша Вика и обычной своей скороговоркой выпалила:

— Кораблина, Полонский вызывает. — И снисходительно добавила: — Только что командировку на твое имя оформила.

Я обмерла. Я все-таки еду? Куда? Зачем? Накликала беду на свою голову! И почему мне не сиделось в уютном Питере и не писалось про «Артплеи» и «Артмузы»? Заметив смятение в моих глазах, Виктория указала на дверь начальственного кабинета, насмешливо проговорив: