Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

Когда я сидел во дворе в вышеупомянутой усадьбе – усадьбе бабочек (тех, о которых мне рассказывали, тех, в которых я верил еще когда они не появлялись), ко мне внезапно вернулось воспоминание о Юргене Холларе и “Всех хитростях следопытства”. В детстве я одолел эту книгу с огромным трудом, и, возможно, именно эти упорные усилия так крепко врезали текст в мою память. Так или иначе, поглядите-ка на меня: в японском саду размышляю об австрийском охотнике, жившем в XIX веке. Вот до каких идей меня довело отчаяние.

Юрген Холлар, как можно теперь сообщить – а я сейчас просто из любезности делюсь его секретом с вами, – умел находить вещи просто силой того, что не желал высматривать их вокруг. В этом и состоит суть книги про него. У него был очень дотошный метод вычленения и классификации всех предметов, которые он находил на определенном участке, как бы велик или мал ни был участок (как бы велики или малы ни были предметы). Сколько бы ни длился розыск – долго или недолго, сколько бы ни было предметов – много или мало, Холлар не отклонялся от своего принципа.

Итак, вообразите: вас просят найти ложку. Вы входите в комнату и начинаете с одной стороны комнаты. Вначале вы видите что-то типа низкой длинной кушетки с множеством подушек и приставным столиком, которая тянется вдоль стены. Это не ложка, говорите вы себе. Затем вы пересекаете широкое, покатое, закругленное пространство комнаты, идете вначале вперед, затем назад и приближаетесь к дальней стороне комнаты, где над длинным плоским участком комнаты видите что-то вроде встроенной кухни. Вот где можно найти ложки, думаете вы. Вначале вы приподнимаете одну вещь, потом другую. Это не ложка, это не ложка, говорите вы. Но Юрген, будь он вместе с вами, рассматривал бы каждую вещь поочередно и спрашивал бы, что это такое. Он посмотрел бы на кушетку, освободил бы ее от подушек и понял бы, что она изящной ложкообразной формы. Может быть, это ложка, которую я ищу. Он подметил бы странную ложкообразность комнаты, в которой находился, и, вполне возможно, опознал бы в ней искомую ложку. Он не позволял, чтобы сформулированные до него классы предметов, существовавших вокруг него в мире, подставляли подножки его взгляду и становились помехами для его открытий.

Потому-то, когда однажды пропал сын его господина, именно Юрген нашел мальчика, спрятанного в захолустье, замаскированного под девочку: “она” в скромном деревенском домике пряла пряжу, пряла не понарошку, сидя за прялкой. Когда пропал любимый конь, Юрген обнаружил, что одно семейство, которое всегда просило милостыню на рыночной площади, загадочно отсутствовало вместо того, чтобы по своему обыкновению, клянчить корочку хлеба. Он пошел на рыночную площадь и спросил себя, что здесь есть, а чего нет. Он не спрашивал: где конь?

Итак, как случается со многими уроками, мы усваиваем их, забываем, а потом вынуждены усваивать по второму разу. Пробил час, когда я был обязан восстановить свое самообладание, сделавшись холларовцем – человеком, который что-то находит в силу того, что видит то, что вообще есть вокруг.

Итак, после двух месяцев бесплодных поисков я забросил поиски. Буду проводить время, изучая расшифровки допросов Оды Сотацу. Буду переписываться с его братом Дзиро. Буду собирать материалы и делать заметки. Буду старательно, насколько это в моих силах, готовить к печати куски этой книги – вот этой самой книги.

А также – что, пожалуй, самое важное – буду бродить по району, где Дзито Дзоо когда-то видели в последний раз, и буду смотреть на все, что увижу. Буду задаваться вопросом, что это такое, вопросом о том, что вижу.

И так случилось, что спустя месяц размышлений и отсеивания информации я вышел из одного магазина на одной улице – на улице, по которой, должен вам сказать, ходил частенько! – а передо мной стояла она. Я узнал ее по фотографиям, которые видел раньше. Она стояла на тротуаре; было это примерно в три часа пополудни. Она держала в руке изношенную матерчатую сумку и смотрела на клочок бумаги. Вот это вон там, подумал я, двадцать лет жизни, наросшие слоями на женщину, которую знал Сотацу, на женщину, которую я видел на фотографиях. Вот так она должна выглядеть – именно так она и выглядела бы сейчас. Я, никогда в жизни не видавший эту постаревшую Дзоо, не мог ее высматривать, но, когда я созрел для того, чтобы при высматривании опознавать, что такое передо мной… я вдруг ее отыскал.

– Дзоо, – сказал я. – Дзито Дзоо?

Сбивчиво разъяснил, каковы мои намерения. В ее глазах была враждебность – в лучшем случае замешательство и недоверие. Но в то же время она производила впечатление человека, с которым редко разговаривают другие люди. Спустя некоторое время я настолько завоевал ее доверие, что она забросила свои дела, и мы пошли к ней домой, поговорить. Вид у нее был такой – если описать коротко, – будто она находилась в трудной жизненной ситуации. С кем вы заговорили? – спрашивала она вновь и вновь. С кем?