— Возможно вы удивитесь, но, несмотря на имеющиеся между нами разногласия, я, сам того не желая, проникаюсь к вам все большим уважением. У вас прекрасная голова, вы смелы, вам присуща исключительная целенаправленность. При других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. Теперь это невозможно. Именно уважение к вам дает мне право попытаться объяснить свои поступки.
— Я готов вас выслушать.
— Во-первых, вы должны понимать, что я знал о вашем расследовании как моей личной жизни, так и политических и деловых связей. С самого начала я следил за вами. Должен признать, вы поработали на совесть.
— Благодарю.
Орнанья предпочел не заметить иронии и продолжал:
— Я знаю, что краеугольный камень ваших обвинений — письма, которые вы хотели купить у ныне усопшего Гарофано, для чего и приехали в Сорренто. Не буду отрицать, что публикация ваших материалов может привести к моему поражению на выборах и уж наверняка закроет мне путь в правительство. Таким образом, мне выгодно, чтобы они не увидели света. Я достаточно откровенен, не так ли?
— Да, конечно.
— Определенные помехи создает ваша давняя связь с моей женой и ее теперешний интерес к вам. Вопрос этот не столько личный, сколько государственный.
Эшли предпочел уткнуться носом в бокал с бренди. В темных глазах Орнаньи мелькнула усмешка.
— А теперь, господин Эшли, мы подошли к самому главному. Я полагаю, что в вашем распоряжении находятся фотокопии моих писем. Мне кажется, что лишь следствие, начатое полицией после несчастного случая с Гарофано, и ваше полузаключение в моем доме препятствуют их немедленной публикации. Я прав?
Эшли пожал плечами.
— Это логичное умозаключение. У меня вопрос.
— Задайте его.
— Почему вы убили Гарофано?
— Я его не убивал, — мрачно ответил Орнанья. И Эшли почти поверил, что тот сказал правду.
Потом они долго смотрели друг на друга, прежде чем журналист прервал тяжелое молчание, полное подозрительности и сомнений.
— Я выслушал ваши аргументы с интересом и даже с сочувствием. Я еще не пришел к окончательному решению. Но первым делом я должен узнать: кто убил Гарофано? Кто следил за мной и Козимой? Кто бросил его под колеса нашего автомобиля?
— Я не могу сказать вам этого. — Лицо Орнаньи по-прежнему находилось в тени, и у Эшли создалось впечатление, что голос герцога отделился от тела и уже не мог иметь никакого отношения к человеку, сидевшему напротив.
— Вернее, не хотите сказать?
— Как вам больше нравится.
— Тогда я скажу сам! Это Карло Карризи, управляющий вашего дома!
— Почему вы так решили, господин Эшли? — спросил Орнанья после короткой паузы.
— Потому что он пытался убить меня после ленча.
— О! — изумленно выдохнул Орнанья. Затем встал, вновь подошел к окну. — Как это произошло и где?
Когда Эшли закончил, герцог повернулся к нему, и на его губах заиграла улыбка.
— Давайте-ка выпьем бренди.
— С удовольствием!
Они выпили. Орнанья поставил бокал, вытер лицо и руки шелковым носовым платком.
— Я думаю, мне надо рассказать вам о Карло Карризи. — Да?
— Он был управляющим еще при моем отце. У нас шутили, что в его жилах тоже течет кровь Орнаньи. Помня об истории нашего рода… — герцог улыбнулся, — это вполне возможно. Но так или иначе нас всегда тянуло друг к другу. Он был хорошим и верным управляющим, и, когда отец умер, он отдал мне всю любовь, предназначенную для собственного сына, которого у него не было.
— У него был сын, — возразил Эшли. — Энцо Гарофано.
— Нет. Гарофано — не его сын. Гарофано — сын его жены от другого мужчины. Если б вы лучше знали Италию, то догадались бы об этом только по фамилии. Это не семейная фамилия, а название цветка, который в Англии зовется гвоздикой. Он родился весной, когда цветут гвоздики, а так как его отец к тому времени давно удрал, мать дала ему такую фамилию.
— А где был в это время Карло?
— В Милане, помогал отцу строить нашу первую фабрику.
— О!
— Когда Карло вернулся домой, он поступил по обычаю нашего народа. Крепко отлупил жену и простил ее, а потом частенько поколачивал ее, чтобы помнила о своем проступке. Ребенка отдали в приют в Санта-Агата, затем другая семья усыновила его. Родилась Елена, и со временем мать познакомила ее со сводным братом. Дети привязались друг к другу, и, несмотря на недовольство Карло, мальчик почти каждый день приходил и играл здесь. Их мать умерла рано. Я… я заплатил за его образование. Я не любил его, но ради Елены позволял ему бывать на вилле. Карло, разумеется, его ненавидел. Но… — Орнанья пожал плечами, — будучи хорошим слугой, подчинялся желанию своего господина.
Читать дальше