Семен Данилюк - Законник [сборник]

После вручения награды заместитель Главы администрации со свитой отбыл. Празднование же, в которое плеснули топлива, продолжилось с новой силой.

К Гулевскому подошла Маргарита. Разметавшиеся волосы прилипли ко лбу.

— Что-то меня кружит. И вообще хочу в постель.

Вопреки привычной осторожности, она припала к Гулевскому.

— Люблю менять любовников, — с пьяным бесстыдством объяснилась она. По остолбенелому виду Гулевского убедилась, что эффект состоялся. Принялась загибать пальцы. — Гляди сам. С полковником милиции спала, с доктором наук спала, с заслуженным ученым тоже спала. Даже с почетным профессором Эдинбургского университета переспала! Теперь хочу орденоносца. Имею право?

Вечер заканчивали без юбиляра.

Приезжать в этот день в Академию Гулевский не планировал. Но с вечера ему позвонил Машевич и попросил о встрече — для конфиденциального, как выразился, разговора. В последние годы один из основоположников советской криминологии часто болел и резко сократил преподавательскую нагрузку. Отрабатывать за него учебные часы приходилось другим. Гулевский опасался, что щепетильный профессор надумал подать в отставку.

Кабинет начальника кафедры уголовной политики напоминал музей. Застекленные шкафы были забиты дипломами, аттестатами, подарочными статуэтками, поздравительными адресами. На стенах развешены фотографии виднейших представителей кафедры, с датами рождения и смерти. Единственный, без траурной даты портрет профессора Машевича начала девяностых, висел точнехонько напротив двери.

Когда Гулевский вошел, в его кресле, под портретом, расположился грузный, одутловатый человек с крупной, морщинистой лысиной. Сдвинув на лоб круглые очки и близоруко щурясь, он вчитывался в брошенный на столе проект закона о полиции. Гулевский скользнул взглядом по моложавому лицу на портрете и сдержал невольный вздох: за прошедшее двадцатилетие Герман Эдуардович Машевич сильно сдал.

При виде хозяина кабинета Машевич обозначил движение подняться, но Гулевский сконфуженным жестом остановил его. Уселся на ближайший стул.

— Как здоровье уважаемого мэтра? — бодренько произнес он.

Машевич натянул очки на слезящиеся, выпученные глаза.

— По возрасту, — в голосе его за бесстрастной интонацией промелькнула знакомая ирония.

— Очень хорошо, что зашли. Надо подписать переаттестацию, — вроде только что припомнил Гулевский. — Арлетта уже напечатала. Осталась ваша подпись.

Он потянулся к звонку.

— Не будет переаттестации, — остановил Машевич. — Ухожу. Хватит за чужой счет числиться.

Этого Гулевский и боялся.

— Резун успел обработать?! — неприязненно бухнул он. Начальник Академии не раз намекал, что Машевича пора проводить на отдых.

— Н-нет, — отказался Машевич. Увидел, что невольной заминкой проговорился. — То есть не это главное. Зрело.

Умные, изуродованные базедовой болезнью глаза его уткнулись в Гулевского:

— Не хочу быть причастным.

Это был не первый их подобный разговор, и с каждым разом все более расходились позиции. Нынешняя фраза прозвучала обвинением.

— Договаривайте, Герман Эдуардович, — потребовал Гулевский. Заметил, что старик колеблется. — Коль начали, давайте расставим, так сказать, точки! Юбилейное славословие, должно быть, покоробило?

— То пустое. Надеюсь, голова не закружится. Хотя в последние годы в твоих трудах появилась благостность. Впрочем, это вкусовое, — поспешил сгладить резкость Машевич. — Не о словах говорю, а вот чем наше слово отзовется? — он достал крупный носовой платок и отер пузырьки, проступающие на влажных старческих губах. — Ну, об этой профанации вовсе не говорю, — он брезгливо, двумя пальчиками оттолкнул от себя проект Закона о полиции. И все-таки не удержался, высказался. — Да, потешный документ. Похоже, этот странный человечек искренне верит, что если милицию назвать полицией, все переменится.

Герман Эдуардович озадаченно повел жирной шеей. Вернулся к главному.

— Но вот последнее, с чем столкнулся. Администрация Президента родила очередной проект закона о борьбе с коррупцией и передала на экспертизу в Институт государства и права. Создали межведомственную комиссию поавторитетней. В том числе включили вашего покорного слугу.

— Помню, конечно, — поторопил Гулевский.

— Проект ужасный. Будто двоечники делали. Да так и есть. Не поверишь, два дня правил грамматические ошибки. А по сути, если отбросить риторику, — направлен на защиту той самой коррупции, с которой призывает бороться. На десятке страниц перечисляются условия, при которых чиновники и их родичи имеют право принимать подношения. О декларировании доходов заявлено. А вот о главном — расходах, — чтоб объяснился, любезный, на какие шиши при зарплате в пару тысяч долларов купил особняк в Куршевеле, — тишок. И так по всему тексту. Проигнорированы даже международные конвенции, что государством ратифицированы. Так вот месяц каждый из нас, отложив ворох других дел, в муках, до драки текст отшлифовывали. Наконец обсосали до запятой и вернули заказчику. Через неделю узнаю: проект передан в Думу с примечанием, что прошел тщательную правовую экспертизу. Но горький опыт общения с нашей властью имею. Посему не поленился съездить в комитет ознакомиться, — любопытно все-таки, что из наших замечаний и в каком виде учли. И что ты думаешь?