Ирина Грин - Чужая лебединая песня [litres]

Зайдя в почту, Федор увидел, что второе письмо, которое пришло с Кристининой почты, выслано вовсе не ею, а Асей.

Ася просила позвонить на неизвестный номер. Разумеется, позвонить Федор мог. Но как отнесется к столь раннему звонку Рыбак? Федор прекрасно слышал, как во время его последнего звонка Иван Станиславович ругался, словно пьяный маргинал. И что делать?

Пока Федор размышлял над этим вопросом всех времен и народов, программа обработки изображений слой за слоем открывала лицо человека, сидящего за рулем автомобиля Ларисы Мартыновой.

Работа эта чем-то напоминала Федору действия археолога, который с помощью кисточки освобождает от вековых наслоений какую-нибудь древнеегипетскую мумию. Только в случае с археологом одно неловкое движение способно было погубить объект раскопок, а Федор не боялся уродовать фото – в любой момент он мог обратиться к исходнику, который хранился в присланном Кристиной письме. И все равно работа продвигалась крайне медленно, и к моменту объявления посадки на автобус, следующий до Новолапинска, облик таинственного водителя мартыновского автомобиля продолжал оставаться тайной.

Наскоро затарившись пирожками с мясом и двухлитровкой минералки, Федор занял свое место в автобусе и практически тут же заснул. А когда проснулся, автобус уже парковался на площади у симпатичного песочно-желтого здания Новолапинского автовокзала.

Судя по данным, почерпнутым все в том же интернете, до отъезда в Москву Алиса с родителями проживала на улице Отрадной, путь к которой пролегал практически через весь Новолапинск.

Возле остановки торговала пирожками старушка озябшего вида в сером плащике. Обитали пирожки в здоровенной алюминиевой кастрюле, установленной на табурет и заботливо укутанной в сизо-серый ватник. Стоило хозяйке слегка приподнять крышку, как они задышали, обдавая ароматным паром немногочисленных прохожих.

– Скажите, пожалуйста, как доехать до Отрадной, – спросил у старушки Федор, одурманенный запахом еды. – И пирожок мне, пожалуйста, дайте.

– А чего один? – сухонькая лапка старушки выхватила из его руки сотенную купюру. – Бери два, не ошибешься (прозвучало это как «не ошибесси»). Да у меня и сдачи не будет. Все сегодня с крупными деньгами идут.

– Хорошо, – согласился Федор. – Давайте два. Так что насчет Отрадной?

– Я тебе так скажу: садись на любой и ехай до театра. А там уже либо на двойке, либо на двадцать втором. А можно и на восьмом. Прямо на той же самой остановке, никуда ходить не надо. Подождал и ехай. Двойка, она чаще всего ходит.

Федор вонзил зубы в пирожок и едва сдержал стон восторга: картошечка с жареным лучком и укропчиком – мечта, а не пирожок. В их супермаркете профессиональные повара так вкусно не умеют готовить. В памяти мгновенно всплыл Алисин луковый пирог.

– А с луком нет у вас пирожков?

– С луком и яйцом? – переспросила она. – Так то летом, сейчас не сезон. Лука зеленого не настачишься на пирожки.

– Нет, не зеленого. Простого лука. Желтого такого, круглого. – И Федор изобразил с помощью пальцев шар.

– Из одного лука? – не поверила старушка, а потом сморщила и без того морщинистый нос: – Нет, у нас так никто не готовит.

«Моя девушка готовит!» – захотелось возразить Федору, но в этот момент к старушке подлетела стайка подростков, и она утратила интерес к предыдущему покупателю. А тут как раз и автобус подъехал – маленький кореец ярко-красного цвета, набитый так сильно, что Федор практически не дышал до тех пор, пока не вывалился из дверей на остановке возле театра.

Театр – дореволюционного вида особняк с широкими ступенями, колоннами и треугольным фронтоном над входом – до такой степени напомнил Федору дом Мишкиной бабушки, что ему вдруг очень захотелось посмотреть на здание внутри. А вдруг это именно здесь Алиса изучала азы актерской профессии? И вдруг она сейчас там, внутри? Для спектакля, конечно, еще рано, но для репетиции – в самый раз.

Большая, сияющая свежим лаком дверь оказалась закрытой, но Федора это нисколько не смутило. Он читал, что в любом театре обязательно должен иметься черный ход.

Обойдя здание с тыла, Федор действительно обнаружил дверь, уменьшенную копию своей родственницы с противоположной стороны. Рванув ее на себя, Федор уперся в стол, перегораживающий длинный кишкообразный коридор, конец которого терялся в темноте. Настольная лампа с допотопным тряпичным абажуром освещала строгое лицо хранительницы театра – старушки, чье лицо до такой степени напоминало Мишкину бабушку с портрета, что Федор чуть не потерял дар речи.