Ирина Андросова - Мечта на вешалке

— Я тебе так скажу, — оборвала ее Лючия. — Хочешь жить хорошо — бери мастерок в руки и работай. А Светлана твоя ничего сама делать не хотела. Палец о палец не ударила. Даже приемную сестру воспитать не смогла. Взяла бы ремень да и надавала этой Дашке по голой заднице, мигом бы дурь у девчонки из головы выветрилась.

— Да как она могла, она же ей не родная, — возразила Иляна.

— А ну и что с того, что не родная? Я вот на днях Дориных мальцов отлупила за то, что моего Нику, бесята окаянные, геранью кормили. Главное, я голову себе сломала, понять никак не могу, чего он все поносит, а поганцы эти его цветком подкармливают. Так что ж ты думаешь? Хоть они мне и не родные, Дора мне только спасибо сказала, потому как понимает, что я ее детям добра желаю. Вот живем мы все вместе, и у нас есть кому за малышами приглядеть. Есть кому их повоспитывать. У нас ведь правило какое? Кто сегодня свободен — тот и приглядит. А вы, русские, как не родные друг другу. Все норовите забиться по своим углам, сидеть там и не высовываться…

— Я, пожалуй, пойду. Что-то спать хочется, — пользуясь тем, что Лючия замолчала, чтобы сделать глоток компота из айвы, поспешила откланяться я.

— Про что я тебе и толкую! — победно воскликнула толстуха, указывая на меня опустошенной чашкой. — Ни посидеть с вами, ни потрепаться толком…

Как ни упрашивали меня соседки посидеть еще и поговорить за жизнь, я все-таки встала из-за стола и отправилась в комнату к Оганезовой. Забравшись под одеяло, я долго еще слушала доносящиеся из кухни возгласы и споры, настоящий это был Таганский или липовый самозванец, который, пользуясь потрясающим сходством с оригиналом, таким немудрящим образом кадрит баб.

А потом я заснула, но меня разбудил Штефан Юлианыч, который пришел досыпать на диване. Возбужденно посасывая вислый ус, он долго рассуждал о сложности взаимоотношений отцов и детей, приводя в качестве примера своего сына, оболтуса Атанаса. Когда же наконец молдаванин угомонился, зазвонил будильник, и мне пора было вставать на работу. Пробираясь в ванную мимо разоренного стола, заваленного грязными тарелками, стопками, чашками, ложками, вилками и огрызками всевозможной снеди, я предчувствовала, что принять душ мне сегодня не доведется.

Так оно и случилось. Бровастый Драгош, наплевав на строительные объекты Москвы, которые томились в ожидании его умелых рук, отсыпался в ванной после ночных посиделок. Подушку и одеяло он презрел и спал на дне ванны прямо так, без всего, подложив под голову похожий на орудие молотобойца кулак.

Кое-как умывшись под тоненькой струйкой воды, что текла из крана на кухне, я пошла одеваться. Вот тут-то, отрывая меня от сборов, и заявилась Оганезова со своим рассказом о неземном возлюбленном.

— Наташка, одумайся, он же судимость имеет, — увещевала я подругу. — Я бы, например, никогда с таким водиться не стала.

— Подумаешь, велика беда, судимость! Зато он не имеет кредитов и выплат по ипотеке, — подколола меня эта зараза. — И вообще, он добрый.

— А кто говорил, что знает людей? Кого не обманешь показным великодушием? — приперла я Оганезову к стенке.

— Понятия не имею, кто это говорил, — вывернулась подруга. — К тому же Ванечка не только добрый, но еще и тонкий и интеллигентный человек. Два языка знает. Русский литературный и русский разговорный. Тебя вон шоколадкой угостил… Припомни-ка, Гришечкина, когда тебя мужики в последний раз шоколадками не на Восьмое марта угощали?

Я сварливо послала Оганезову куда подальше вместе с ее Ванечкой, под нос себе добавив, что к синицынскому Васечке не хватает нам только оганезовского Ванечки, и уже хотела выйти на улицу, как услышала в сумке звонок мобильника. Достала телефон и взглянула на обозначившийся номер. Номер был мне незнаком, а потому не опасен. Все звонки, которые поступали от абонентов, помеченных в моей записной книжке словом «банк», я намеренно игнорировала или заносила в «черный список». Разбогатею, тогда и заплачу долги, а без конца надоедать человеку — это просто свинство. Между прочим, не я придумала, что докучать незнакомым людям телефонными звонками недопустимо, так считают умные люди из «Мэри Клер», и я с ними абсолютно согласна.

В общем, я сняла трубку и сказала «але». Низкий мужской баритон проникновенно спросил:

— Простите, я могу услышать Алису Гришечкину?

Я добавила в голос чувственных ноток и, прикрывая глаза, ответила:

— Именно ее вы и слышите…

И тут с моим собеседником произошла метаморфоза. Из приятного баритон его мигом сделался скрипучим, как несмазанная телега, и голос в трубке противно просипел мне в ухо: