Ирина Андросова - Мечта на вешалке

Дипломированный биохимик приблизился ко мне почти вплотную, пожевал губами, взъерошил волосы и пристально посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков. При этом глаза его, увеличенные диоптриями до невероятных размеров, заглянули мне в самую душу.

— Знаете что, — заговорщицки сказал ученый, и мороз сквозняком пробежал по моему затылку, — я запасся котом, и, если бы вы помогли подержать его, пока я стану экспериментировать с хвостом животного…

Не дожидаясь ответа, Круглов сунул склянку в карман коротковатых льняных брючат и устремился в коридор. Рывком распахнул дверь ванной комнаты, и оттуда с пронзительным мяуканьем выскочило серое худое существо.

По-видимому, это и был разыскиваемый скандальным соседом кот Тимофей. Прижав уши и распушив хвост, испуганный зверь стремглав кинулся в прихожую, рискуя опрокинуть сосну и норовя забиться под полку с обувью. Я все не могла отойти от впечатления, произведенного платьем, и потому не сразу смогла среагировать на происходящее вокруг.

— Какая прелесть… — непроизвольно вырвалось у меня.

— Вы находите? — усомнился муж Стервозы, хватая швабру и принимаясь шуровать ею под галошницей. — А по-моему, довольно противный зверь. Обдирает косяки в подъезде и гадит на коврики, — кряхтя, пропыхтел он.

Ефим Владимирович вышиб кота из укрытия, и тот, выскочив, как чертик из табакерки, бросился бежать на кухню. Исследователь согнулся пополам, вытянул руки и, устремившись за Тимофеем, из глубины квартиры закончил свою мысль:

— Но, как бы то ни было, у него есть хвост. И вы мне поможете поставить очень важный опыт.

Вскоре вдовец Стервозы вернулся с кухни, неся на руках вырывающегося Тимофея. Несчастное животное извивалось, как пойманная ящерка, змеиным шипением пугая своего обидчика. Но Ефим Владимирович не обращал на выпады кота никакого внимания. По лицу его блуждала легкая улыбка предвкушения научного эксперимента.

Но стоило изобретателю биоклея обернуться ко мне в поисках поддержки, как надежда в глазах его завяла, словно пион на промозглом ветру. Это Круглов заметил мой восторженный взгляд, устремленный отнюдь не на хвост подопытного животного.

— Чертово барахло! — неожиданным фальцетом закричал Ефим Владимирович. — Оно мне всю жизнь испоганило! Светка, барахольщица, по вещам с ума сходила, не давала мне полноценно обустроить квартиру под экспериментальную базу. То комод приволочет, то оттоманку. А сама все время требовала открытий. А какие тут, к лешему, открытия, когда один рояль половину гостиной занимает! И хоть бы она на нем играла! А то ведь ни слуха, ни голоса, зато такой рояль в России есть только у нее и у Николая Баскова! А ведь на месте этой бандуры вполне могли встать пяток кадок с подращенной сосной! Так нет, у моей жены должно быть все самое лучшее, эксклюзивное и дорогое! И рояль, и бронза конца позапрошлого века, и наряды заграничные… И вот чем все для нее закончилось! Придушили дурочку в одном из этих магазинных вертепов!

А нечего было на чужое добро зариться! Бог, как говорит моя бабушка, шельму метит! Но это уже детали. Главное — заполучить вожделенное платье! И пусть на нем не болтается магазинная бирка, видно же, что оно совсем новое. Может, и надевано-то всего один-единственный раз. Но это такие пустяки, что и говорить не стоит.

И я, заискивающе улыбаясь, нерешительно глянула на законного наследника этой красоты.

— Ефим Владимирович, — робко проблеяла я. — Зачем вам эта рванина, а? Продайте ее мне! Я вам пятьсот рублей дам.

Я бы и больше дала, не вопрос, но в редакции «Мурзилки» мне заплатили всего триста. И вместе с тремястами десятью рублями семнадцатью копейками у меня получалось что-то около шестисот рублей. Конечно, я отдавала себе отчет, что пятьсот рублей до смешного мало за такую бесподобную вещицу, но платье так заманчиво переливалось своими стразами, что я окончательно потеряла голову.

Я была готова за него на что угодно — перестирать все имеющееся в доме грязное белье. Излазить Лосиный Остров в поисках молодых сосновых порослей. Или написать такой хвалебный отзыв о биоклее Круглова, что ведущие клиники страны станут драться между собой за право позволить изобретателю проводить любые эксперименты в своих стенах. Ведь, в конце-то концов, Круглов — даже больше чем цветовод-любитель. А уж как делом-то своим увлечен! Но только не дурак же он, хоть и гений, отдавать мне такое чудо почти что задаром!