Валерия Вербинина - Осенний детектив

– Странно… В город уехала и не доехала. А перед этим все добро на вас переписала, Илья Андреевич. Это как-то…

– Как? – карманы куртки оттопырились, Илья сжал в них кулаки.

– Подозрительно, да. Вы ее часом, не того?

– Что не того?

– Не кокнули, Илья Андреевич? – Аниськин еще более противно захихикал и даже подмигнул и зашептал доверительно: – Они ведь бабы такие! Кого хочешь доведут. А особенно генеральша! Мне вот ее лично придушить своими руками сотни раз хотелось. А вам, Илья Андреевич? Нет?

– Некогда мне, – вдруг буркнул Илья и настороженно покосился в сторону дома.

Ему показалось, что там как-то шумно.

– Да и мне некогда. Уже сейчас… – участковый Аниськин глянул на часы и произнес: – Уже сейчас все закончится.

– Что закончится?

Илья напружинился. Шум стал отчетливее. И даже послышался какой-то слабый вой, или стон, или плач. И когда все это стало еще громче, он вдруг побежал.

– Да куда же вы, Илья Андреевич? Куда? Вот чудак-человек! – недобро улыбался ему в спину участковый Аниськин. – Окружено же все. Бежать-то некуда. Уже некуда. А и ладно. Пойду, гляну, как она там – наша генеральша.

Нона лежала на носилках, на которые ее уложили, вытащив из холодного погреба. До невозможности истощенная, бледная, глаза ввалились.

– Аниськин, ты?! – прохрипела едва слышно Нона. – Спасибо тебе, спас! На воде и хлебе второй месяц. Убить не решился. Все ждал, подлец, когда я подохну.

– Ох, Нона, – участковый присел перед ней на корточках. Странно нежным жестом пригладил ее спутанные седые волосы. – Разве же ты так просто можешь подохнуть!

– Сволочь, – прошептала она и улыбнулась.

– Еще какая, Ноночка. Ведь просил тебя выйти за меня. Нет, старый, говоришь ты. Выбрала молодого. А он тебя не кормит! В подвале держит. Как ты поддалась, генеральша моя? Как так?!

– Не ворчи, – попросила она жалобно, по бледному лицу побежали слезы. – Ты тревогу забил?

– Нет. Ванька Закатов.

– Ваня?! А он с чего? Мы же с ним почти не общались?

– Да странным ему показалось, что твой молодой избранник мебель твою старую вдруг начал жечь. Он же знал, как она тебе дорога была. И вдруг в костер. Он тревогу и забил. И к Илье неосмотрительно явился с вопросами. Тоже чудак! Никому ничего не сказал и прямо в логово к зверю. А Илюша твой его выслушал, головой покачал, все отрицая. Выпроводил. А потом за поселком нагнал и машиной сбил. Эксперты уже нашли подтверждение на его левом крыле.

– С Ваней что?

– Да жив Ваня, жив. Поправится, врачи говорят. – Аниськин ревниво покусал губы. – Про меня даже не спросишь!

– А что про тебя спрашивать? Вот ты, рядом. Живой, здоровый. Верный.

– Верный. – Аниськин провел ладонью по ее лицу, вытирая слезы. – Эх ты, моя генеральша. Какая же ты…

– Какая же я теперь генеральша, товарищ капитан? Капитанша. Теперь капитанша, – прошептала Нона сквозь слезы и тут же уснула от укола, который ей успели поставить медики.

Аниськин понаблюдал, как ее грузят в машину «Скорой». Подергал дверь, проверяя надежность.

– Смотри у меня! Головой отвечаешь, – погрозил он пальцем молодому водителю. – Самое дорогое везешь.

– Кого же?

– Мою невесту. Очень надо, чтобы до свадьбы все на ней зажило. Теперь-то уж она не отвертится…

Вот и все. Время слепо, безлико, неутомимо, вечно. Льется дождем, светом, тьмой, звездопадом. Можно только оглядываться, что впереди – неважно. Наверное, ничего. Музыка медных инструментов, люди в черном, любопытные взгляды, надрывный запах белых лилий. Шорканье шагов, медленных, семенящих, по кругу. Всхлипы, шепот, шорох крепа. В ритуальном зале хорошая акустика, звуки не исчезают, а сливаются в гул и висят облаком. Лучи света из верхних окон ротонды упираются в мозаичный пол мечами Георгия Победоносца. Печать покоя и достоинства на бледном лице покойного. Глаза закрыты, вечный сон, дорога неизвестно куда. Все дальше и дальше из мира живых. Белая атласная подушка, белая атласная отделка, саркофаг красного дерева. Свеча в твердых холодных пальцах. Трепетный, почти невидимый огонек, живой блик на обручальном кольце…

Вдова и трое детей. Осиротевшая семья. Небольшая, тонкая, с прямой спиной балерины и короткой стрижкой – мать; двое рослых молодых мужчин и девушка. Принимают соболезнования. Ритуал. Короткое объятие, невесомый поцелуй в щеку, несколько слов, пожатие рук.