Сергей Федоранич - Бог тебе судья

Денис Альбертович отмахнулся. Было видно, что он уже смирился с участью, которая ему грозит. Следователь, который после Валентины Ховенко возглавил уголовное дело по факту обнаружения двадцати трех тел в лесу, прилично его напугал. Признательных показаний не было, но Рождественский прав: его взяли на месте преступления. К слову сказать, взяли его благодаря мне. Это я увидел Елизарова в невменяемом состоянии с оружием в руках и вызвал полицию.

— Денис, — сказал я, — послушайте меня. Я там был, я вас видел. Вы были взбешены, вы отчаялись. Возможно из вашего рассказа мы увидим причины, по которым суд сможет назначить вам наказание более мягкое… Возможно, это была самооборона? Своим молчанием вы нам не помогаете, вы только препятствуете нашей помощи. Расскажите, с чего все началось, что случилось?

— Лиза от меня ушла…

— Я от тебя ухожу, — сказала Лиза.

Для него это не было громом среди ясного неба. Нет, все к тому шло. Их жизнь разделилась, и каждый видел эту границу по-своему. Денису она рассекла жизнь в момент, когда провозглашенная свобода стала синонимом вседозволенности, а у Лизы — когда их интересы перестали быть общими.

— Уходим я и дети, — уточнила Лиза. Из-за заточки зубов ее речь изменилась, слова вылетали со свистом.

Детей дома не было: и Ольгу, и Марка Лиза отвезла родителям, на все выходные. Они иногда отдавали детей бабушке с дедушкой, но на день, не больше (если не считать отпусков). Но в этот раз Лиза предложила отдать малышей родителям на все выходные, что было необычно, и теперь понятно почему.

Она собралась от него уйти.

— Почему? — спросил Денис.

— Ты знаешь почему, — ответила Лиза, поджав губы. — Ты сам все прекрасно знаешь.

— Лиза, это не ответ. Ты сказала, что уходишь от меня. Я имею право знать причину. Или причины, если их несколько.

— Денис, мы стали совсем разными людьми, нас интересуют разные вещи. Ты все пытаешься выгнать меня на работу, мешаешь мне делать нашим детям как им лучше, тормозишь мое развитие. Я не могу стоять на месте, в этой захламленной квартире. Здесь все — твое, ничего моего. Я так больше не могу. Я хочу свободы.

Денис моргнул раз, два. Он надеялся перезагрузить это видео и увидеть реальность. Но нет. Перед ним все так же стояла поджавшая губы Лиза, смотрела на него, ожидая реакции на свои слова.

— Ты сейчас серьезно? — уточнил Денис.

— Да. Ты всегда был полным. А сейчас ты болен, у тебя слишком много лишнего веса, и ты никак не собираешься с этим бороться. А я не могу жить с человеком, который себя убивает. У меня маленькие дети.

— Лиза! Послушай себя! Ты что говоришь такое? Это ты захламила квартиру! Это ты сидишь дома и ни разу за всю жизнь здесь не убралась без пинка от меня. Это ты не хочешь, чтобы в нашем доме была домашняя еда, предпочитая жареные куриные крылышки, наггетсы, картошку фри и гамбургеры! И теперь во всем этом ты обвиняешь меня?

— Ты мужчина, глава семьи, ты обязан был им быть, — сказала она. — Но я никогда не чувствовала себя рядом с мужчиной. Я всегда была с тобой, как с другом, которому не очень интересно, что будет дальше в нашей жизни. Тебе не только до себя нет дела, тебе даже на детей плевать. Я не хочу больше продолжать этот разговор, он ни к чему не приведет. Хочешь обвинять в случившемся меня — пожалуйста. Я не возражаю.

Медленно закипающая злость не давала сосредоточиться. Денис оглянулся — квартира по-прежнему была захламлена, множество предметов, привезенных с разных экзотических островов, городов и континентов, стояли не на своем месте, это была не их жизнь. В который раз Денис ощутил это чувство, про себя он называл его «чувством ложности», как будто все вокруг просто декорации, дешевый реквизит, у которого есть всего одна задача: обмануть зрителя. Сделать вид, что все вокруг гармонично, что это плод труда влюбленных людей, которые пытаются свить свое гнездышко, где им будет хорошо и тепло.

Эта шикарная кровать на львиных лапах, укрепленная снизу несколькими скрытыми парами ножек, потому что ни одна кровать не выдерживала их тел даже в спокойном состоянии сна. Огромный шкаф с книгами на разных языках, которые никто не читает; четыре африканские маски, которые они купили оптом у какого-то торговца в Зимбабве за смешные пять долларов, взирают со всех сторон своими пустыми глазницами и разинутыми ртами, из которых торчит солома. Кухонный гарнитур они купили в пьяном состоянии и даже не смогли вспомнить, какого он цвета, когда его привезли. Диван в кухонной зоне был приобретен на сайте объявлений о продаже бывших в употреблении вещей. Все эти вещи не были частью истории, не были частью жизни, их совместной жизни. Они приобретались просто так, потому что были нужны или совсем не нужны (как чертовы маски), и теперь стоят тяжелым хламом, словно груз на сердце. Это можно все выбросить, и сердце не дрогнет ни на мгновение.