Наталья Александрова - Загадка уральской Мадонны [litres]

– Слушай, я же Лору видела! – спохватилась Анна. – Вот буквально сегодня!

Она забегала по кухне, рассказывая, как отправилась сначала к Аксинье, вызнала у нее про того типа, который похож на герцога Монтефельтро, как нашла его в фонде «Искусство вечно», как встретила там Лору. Точнее, сумела сделать так, чтобы Лора ее не заметила.

– Она нарочно устроилась в этот фонд, чтобы законтачить с этим, как ты сказала…

– Моисеенко. Да уж, Лора просто так ничего не делает, какая-то у нее есть цель. Ладно, давай продолжим, а то поздно уже, домой не успею…

Юлия перевернула страницу, и они начали читать продолжение:

«Я привела Охотникова в наш музей поздно вечером, когда все сотрудники уже разошлись по домам. Ему я объяснила это тем, что в музее царят интриги и я не хочу раньше времени обнародовать его посещение, и особенно экспертизу. Он этому ничуть не удивился и даже, мне кажется, обрадовался – не хотел общаться с малознакомыми людьми, предпочитал увидеть картину один на один.

Войдя в зал, я сняла «Мадонну» со стены. Сигнализации под этой картиной нет, поскольку она признана не имеющей большой художественной ценности.

Андрей Иванович сначала внимательно оглядел ее лицевую сторону, затем изнанку. Наконец он приступил к главному, к тому, о чем мне приходилось только слышать: он провел рукой по красочному слою, едва касаясь его.

Руки Охотникова скользили по картине с удивительной бережностью, с удивительной нежностью, как будто он ласкал любимую женщину. Я сама удивилась, что у меня возникла такая неожиданная ассоциация, но это и впрямь было похоже на любовную ласку. А еще это было похоже на то, как музыкант, скорее всего, скрипач, прикасается к своему инструменту, чтобы извлечь из него звук.

И я, наверное, ничуть не удивилась бы, если бы картина зазвучала под его чуткими пальцами.

Впрочем, мне показалось, что картина и правда ответила на ласку, зазвучала – только звук этот был неслышным. Цвета картины стали ярче, лицо Мадонны словно засветилось…

Самое же удивительное – Андрей Иванович и сам изменился. Он помолодел, лицо его преобразилось, оно стало красиво той одухотворенной красотой, которая проступает на лице настоящего мастера, когда он делает любимое дело.

Так прошло несколько минут.

Наконец Охотников вернул мне картину и проговорил взволнованным голосом:

– Да, это подлинный Рафаэль.

– Вы в этом не сомневаетесь?

– Ничуть не сомневаюсь. Но вы, конечно, можете провести техническую экспертизу, как это сейчас принято…

При этих словах он едва заметно поморщился – видимо, не очень высоко ценил достижения техники, из-за которых люди перестали верить своим глазам и рукам, а самое главное – перестали верить своему профессиональному чутью.

Больше ему нечего было делать в нашем городе, и на следующее утро я должна была посадить его на самолет.

Впрочем, сначала, едва Охотников ушел из музея, я, конечно, сообщила Александру, что Андрей Иванович уверенно подтвердил подлинность картины.

И как только он это услышал, Александр сказал мне:

– Пора!

Это значило, что я должна подменить картину.

Все было продумано и подготовлено заранее.

Копию, созданную Митей, я незадолго до этого пронесла в музей свернутой в трубку и спрятала в своем рабочем кабинете. Конечно, кабинет – это слишком громкое название для закутка, в котором я держала свои вещи, но туда, по крайней мере, никто не заглядывал.

Теперь я осторожно отогнула гвоздики крепления, вынула подлинник из рамы, вложила на его место Митину копию, закрепила ее и повесила на прежнее место, где многие годы висела «Мадонна дель Пополо».

Последний раз взглянув на картину, я успокоилась: работа прекрасная, никому не придет в голову, что ее подменили.

Теперь предстояло самое трудное.

Я достала заранее заготовленный тубус, вложила в него картину и пошла к выходу.

На выходе сидел охранник Вареников, военный отставник и ужасный зануда. Увидев меня, он встрепенулся и протер глаза.

– Что несем? – осведомился он строгим голосом.

– Наглядную агитацию! – ответила я совершенно спокойно.

– Какую еще агитацию? – переспросил охранник.

– Ну, Степан Михайлович, вы меня уж сколько лет знаете! Что же вы думаете – я музейные ценности выношу? Картину Рафаэля?

– Кого я знаю, а кого я не знаю – это дело десятое, и что я думаю – это никого не касается, а порядок должен соблюдаться! Так что предъявите для досмотра, что у вас в этом тубусе!