Наталья Александрова - Загадка уральской Мадонны [litres]

– Он расспрашивал меня о картине… – выдохнул наконец Охотников, – о той «Мадонне», которую вы мне показали. Он ссылался на вас. Мне очень не понравились его вопросы…

– Чем же? Что вас насторожило?

– Он спрашивал меня, не рассказывал ли я кому-нибудь о своей поездке в Тагил и о том, что я там делал. И он заметно успокоился, когда я ответил, что ни с кем об этом не разговаривал.

Профессор снова замолчал, словно собирался с силами.

– Но меня больше насторожили даже не сами вопросы, а его интонация, его взгляд… мне кажется, это очень опасный человек, для него нет никаких запретов, нет никаких моральных ограничений. Для него… мне кажется, даже человеческая жизнь не имеет цены…

Профессор тяжело, хрипло выдохнул и добавил:

– И этот чай… у него был такой странный вкус… не стоило мне с ним пить…

Еще один хриплый вздох.

– Судя по его словам, вы с ним хорошо знакомы… очень хорошо… Я хотел вас предупредить – будьте осторожны, будьте очень осторожны с ним!

– Но все же, кто это был? – спросила я, хотя в глубине души уже знала ответ.

– Мне кажется, он назвался вымышленным именем…

Голос профессора стал совсем слабым, он проговорил едва слышно, так что я едва разобрала слова:

– Я… я не могу больше говорить… мне нужно немного отдохнуть… будьте осторожны…

Разговор прервался.

Я несколько минут смотрела на трубку, потом набрала номер Охотникова. Телефон его не отвечал.

Я подождала немного и повесила трубку, решив, что профессор действительно устал после двух перелетов и не стоит его лишний раз беспокоить.

Но его звонок тревожил меня, я не спала всю ночь, и на следующее утро я снова набрала петербургский номер.

На этот раз трубку сняли довольно быстро, но ответил мне женский голос. Звучал он как-то странно.

– Можно попросить Андрея Ивановича? – спросила я.

– Нет… – ответила женщина с тем же странным выражением.

– Его нет дома? Он уже ушел?

– Ушел… – выдохнула моя собеседница. – Ушел… навсегда… – и ее речь прервалась рыданиями.

– Что?.. – переспросила я, хотя уже все поняла.

– Умер… умер наш Андрей Иванович… – донеслось до меня сквозь рыдания. – Я утром пришла, а он… тут… в кабинете своем… уже холодный…

– Примите… примите мои соболезнования… – проговорила я мертвым голосом. – А вы…

– Убираю я у него, – ответила женщина сквозь слезы. – Много лет убираю… он мне уже как родной стал…

Я повесила трубку, потому что не могла больше разговаривать. И еще потому, что боялась встречных вопросов.

Я сидела, тупо глядя перед собой, и в голове моей роились очевидные и страшные мысли.

Вчера Охотников позвонил мне, чтобы сообщить, что к нему приходил какой-то незнакомый человек, сославшийся на меня, и что человек этот показался ему опасным.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это мог быть только Алессандро… Александр.

Он ссылался на меня, он знал о «Мадонне дель Пополо».

И плюс к тому – я видела, что Александр вылетал в Петербург вместе с Охотниковым. Ну да, теперь я знаю, что мне не почудилось, это точно был он.

И вдруг с глаз моих, с мыслей моих упала пелена.

Так в день открытия статуи с нее сдергивают покрывало, и статуя предстает перед зрителями во всей своей красоте.

Или во всем своем уродстве.

До сих пор я была одурманена, загипнотизирована Александром, его голосом, его взглядом, его властным аристократическим лицом. Я послушно выполняла его приказы, исполняла его волю, лишь бы быть с ним, лишь бы слушать и дальше его голос.

Мне казалось, что он вырвет меня из постылого круговорота провинциальной жизни, из унылых будней, и жизнь моя превратится в вечный праздник.

Но он и не думал обо мне. Я была нужна ему как послушный и удобный инструмент для осуществления собственных планов. Послушный – потому что исполняла каждый его приказ, как дрессированная собачка. Удобный – потому что работала в музее, имела бывшего мужа-художника, да к тому же училась когда-то у знаменитого профессора искусствоведения, прекрасного эксперта по старой живописи… потому что могла втереться к нему в доверие и убедить его провести частную экспертизу.

И я почти все сделала, выполнила для него всю грязную работу.

До сих пор я успокаивала себя тем, что если своими действиями и делаю кому-то хуже, то только себе. А со своей жизнью я могу делать все, что угодно.