— И вашей семье удавалось хоронить там родственников и в двадцатом веке? — поразилась я. — В семейном склепе?
— Мои родственники умели приспосабливаться, — хмыкнул Шурик.
Он рассказал, что если брать всех захороненных в склепе, то там больше всего урн, для которых не требуется много места. Я заметила, что крематорий в Ленинграде заработал только в начале 1970-х годов, если не считать крематорий в кирпичном заводе на территории нынешнего Московского парка Победы. Он работал в блокаду, в нем сожгли порядка семисот тысяч умерших ленинградцев, которых было некому хоронить, но тогда, насколько мне известно, пепел сбрасывали в пруды. Какие урны?! Там не было индивидуальной кремации.
Шурик улыбнулся и рассказал мне про странные инициативы советской власти, о которых явно знал от предков. Большевики почему-то решили, что кремация имеет большое антирелигиозное значение. Православная церковь считает самым естественным способом погребения предание тел земле, а предание тела огню кощунством и своеволием, противным воле Божией. По крайней мере, так было объявлено Священным Синодом в начале ХХ века, когда в Санкт-Петербурге впервые подняли вопрос о кремации умерших, еще при Николае II. Вопрос был изначально поднят из практических соображений — кладбищ в столице Российской империи становилось все больше, они разрастались, а город, как известно, стоит на болоте. Не лучшее место для растущего числа покойников. Но Церковь яростно воспротивилась.
Взяв власть, большевики решили взять под контроль и похороны и заговорили о прогрессивной альтернативе поповских похорон. Кремацию связывали с «современной идеей свободы совести»! Даже Троцкий опубликовал соответствующую статью, призывая большевистских лидеров завещать кремировать свои тела после смерти. Были наняты художники для пропаганды нового способа похорон. Крематорий хотели строить на территории Александро-Невской лавры (и заодно ее осквернить), несмотря на протесты верующих. Но для осуществления грандиозного проекта просто не хватило денег и рабочих рук, да еще и Юденич приближался к Петрограду. Но все-таки крематорий в Петрограде был построен на Васильевском острове (не такой грандиозный, как планировался на территории Лавры) и запущен в декабре 1920 года. Советская власть усилила пропаганду кремации, более того, все желающие могли наблюдать за процессом. За этим, в частности, была замечена новая петроградская богема, состоявшая из фанатиков дела революции и тех, кто воспринимал революцию как прекрасный социальный лифт. Большинство тел в первом советском крематории сжигали, так сказать, в административном порядке, а не по желанию родственников. Крематорий закрыли после того, как сломалась единственная печь. Отремонтировать ее не удалось, а выделенные на ремонт деньги куда-то исчезли — в наших национальных традициях.
— Мои предки как раз решили, что им проще поместить урны в склеп. Ты же знаешь, Юля, что старшие дети Рудольфа Карловича, отца Тамары, неплохо пристроились. Старший сын, воевавший на фронтах Первой мировой, быстренько перешел на сторону красных и стал комиссаром. Старшая дочь вышла замуж за инженера-путейщика, который сразу стал работать на новую власть. Второй сын, ученик Рудольфа Карловича, стал работать оценщиком на новую власть и отдельных ее представителей. И как раз когда заработал крематорий, умер старший сын и один из детей старшей дочери. Их сожгли. Урны поставили в склеп. Мой предок-ювелир (второй сын) все это организовал через новых знакомых в различных советских органах. Так сказать, поучаствовал в пропаганде антирелигиозных похорон. Но действовал он из практических соображений! И потом, в более поздние времена, мои предки смогли отстоять наш склеп. Да их и не уничтожали. Это церкви сносили, взрывали, а склепы никого не интересовали. Грабить там было нечего. Хотя, конечно, некоторые пострадали. Но на Руси было не принято хоронить людей в золоте и бриллиантах, по крайней мере на обычных городских кладбищах. Более того, немцы известны своей прижимистостью. Оформлено все очень скромно — так сказать, в минималистском стиле. Только имена и даты жизни высечены. Наш склеп даже не пытались как-то осквернить.
Я спросила у Шурика, есть ли у него документы на склеп. Он кивнул и пояснил, что в девяностые годы его недавно умерший отец озаботился этим вопросом и все оформил как надо, естественно, пришлось заплатить. А как же иначе? Но теперь склеп принадлежит Миллерам. Документы лежат в квартире, где мне довелось побывать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу