Наталия Костина-Кассанелли - Я знаю, как ты дышишь

На самом деле он их помнил. Просто эти воспоминания были закрыты на тот внутренний замок, ключи от которого он сразу же выбросил. Потому что нельзя было больше открывать ТУ дверь. За которой лица, лица, лица… Мятые, чужие, некрасивые. Ждущие, равнодушные, хитрые, злобные, жадные, отрешенные, мучимые желаниями, голодом, несвободой… Высокомерные, тупые, со слепыми невидящими глазами, перебирающими жвачку ртами животных…

И сейчас оно просачивалось — то, что было крепко заперто на замок. Под дверью, оказывается, были щели. В которые было видно, что и он был ничуть не лучше. Он был таким же, как и они, и его лицо точно так же ничего не выражало… потому что там это было НИ К ЧЕМУ! Ему нечего было чувствовать, нечему радоваться, а ненавидеть попросту было нельзя, иначе ненависть перевесила бы все остальное, вытеснила бы все, что в нем еще оставалось! Перечеркнула бы все хорошее… вытеснила память о той, кого он любил, об их мальчике, тихо спящем между ними. Он хотел сохранить это все — и сохранил той ценой, которую от него потребовали. Огромной — так показалось сразу. Мизерной — как он решил потом. Сейчас он не мог сказать уже ничего… потому что оба решения оказались неверными. Кто-то перечеркнул оба листка, а потом разорвал их и положил перед ним чистый. Снова. Все снова!

И теперь над этим чистым листом его заставляют вспомнить кусок жизни с приостановленным временем… О нет, не так! Время — единственная неподвластная ему субстанция. Но если оно существует, значит, кто-то может им управлять! Кем-то оно было остановлено — время, которое ТАМ играло главную роль! В том месте, где он был заперт два года, время солировало. Оно вольно было вести себя как пожелает. Идти или стоять на месте. Тащиться или нестись галопом. Шаркать еле-еле, спотыкаться на каждом шагу и даже замирать. И он застывал в этом остановившемся насовсем времени, зависал, впечатанный во время, как букашка в янтарь. Оно и сейчас с ним, он помнит, что это такое — страшное ощущение висения посреди пространства: беспомощность, граничащая с бешенством.

Она, эта непонятная женщина, требует от него ВСЕ вспомнить. Но как объяснить ей, которая ходит только по прямой между двумя четко обозначенными пунктами А и В, и никак иначе, что память — это не клочок бумаги? Не вложенный меж страниц других бумаг блокнотный листок? Не билет. Не подтверждение, что ты был в кино! Но даже если кто-то там и был, на самом деле может статься и так, что в это время человек находился совсем в другом месте! Просто потому, что не смотрел на экран! Не видел. Не сопереживал. Не УЧАСТВОВАЛ. Не входил в ТУ воду… Как объяснить тем, кто не понимает, что он просто закрыл глаза и просидел так весь сеанс? Все два года… Он видел в это время только свое, собственное. Находился там, где хотел сам. А то, что видел и фиксировал случайно, он запер. Закрыл. Замкнул. Крепко-накрепко. И то, что сейчас непонятно как, тонкой зловонной струйкой тянется оттуда, словно запах разложения от трупа из соседней квартиры, он не желает выпускать наружу!

Он этого не хочет!

Он попросту не может дать того, чего они все так хотят!

— Я хочу только одного, — сказала женщина по имени Катя, занимающаяся непонятным делом. Ловящая тех, кого невозможно поймать, и решающая задачи, заведомо не имеющие решений. — Я хочу понять, действительно ли это может быть совпадением: кофе, машина, метро и самое последнее. Сейчас же я прихожу к неутешительному выводу: вы рассказали не все и сознательно от меня что-то скрываете.

— Я ничего не скрываю! — с вызовом бросила Жанна той, которая швыряла в нее словами, будто камнями. — Мне скрывать нечего!

— Давайте лучше фотографии посмотрим, — примирительно произнесла красотка полицейская, понявшая, видимо, что грубым напором ничего не добьется. — А вы мне расскажете, кто есть кто… Это ведь Женя, да?

— Это как раз я, — буркнула Жанна.

— Но вы же похожи просто…

Наверное, полицейская хотела сказать «как две капли воды», но все же удержалась от банальности. На самом деле даже две капли воды абсолютно не схожи — если заглянуть внутрь каждой. В любой капле — свой набор обитателей. Амебы, инфузории, вирусы, простейшие… споры и семена. Пыльца и грязь. Тяжелые металлы и пестициды. Амбиции и желания. Надежды и мечты. Темное и светлое. Любовь и ненависть…

— Извините, а как родители вас в детстве различали? — не удержалась гостья.

— Если честно, я не знаю, — несколько удивилась Жанна. — Никогда об этом не задумывалась. Но… мы частенько пытались ввести их в заблуждение! — Она улыбнулась. Улыбка была ее защитой, и, кажется, здесь она также сработала. — С папой такое проходило на ура, а вот с мамой было сложнее. — Жанна покосилась на закрытую дверь, за которой, насытившись молочной кашей, теперь спала больная. — Проще всего было в школе. Женьке легко давались гуманитарные, а мне всегда были ближе математика и физика. Ну… мы и менялись, когда надо было отвечать! Потому что никто не знал, кто сидит справа, а кто слева! Обычно нас только по сумкам и отличали: Женька предпочитала рюкзак, а у меня была такая… модная, одним словом. И я любила штаны, а Женька — платья и сарафаны. Такие, знаете… смешные. С рюшечками. Переоделись, обменялись сумками — и готово дело! Большинство людей очень просто обмануть. Стоит чуть сменить имидж — и… фокус-покус!