Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

Мы отправились в путь на огромной машине — я за рулем, Лева рядом, а сзади расположилась Лина с нашими девочками. Лева, посвященный в нашу историю, пытался отговорить нас от этой поездки, полагая, что мое желание как-то искупить свою вину перед Дождевым — блажь. Что Дождев уже давным-давно все забыл и живет своей жизнью. Кроме того, он считал его болезненным идеалистом, раз тот отказался принять от нас хотя бы малую часть прозоровских драгоценностей в благодарность за свое молчание, а потому предупреждал нас, что наше появление может только разворошить эти, как он выразился, угли. Что от Дождева можно ожидать всего, чего угодно. И самым опасным в этой истории для меня лично было бы официальное обнаружение могилы Рокота.

Да что там говорить — я мчалась навстречу дракону! И все потому, что я, как настоящий преступник и убийца, должна, должна была вернуться на место преступления, чтобы убедиться, что опасность полностью миновала. И что Дождев сдержал свое слово, и никакого уголовного дела в отношении меня никогда не будет заведено. А для этого я должна была хотя бы взглянуть ему в глаза.

Да, можно сказать, что я была счастлива эти два года, я научилась жить в этом состоянии, как еще не так давно приучала себя жить в роли убийцы или могильщика своей подруги. Я научилась внушать себе то, что мне требовалось в тот или иной момент жизни. Я стала куклой в собственных руках! Я манипулировала сама собой и поражалась тому, как легко мне это удается. Я жонглировала различными масками-настроениями, подстраиваясь под момент, и меня подчас охватывала такая жуткая тоска, что я не знала просто, куда дальше занесет меня эта чудовищная игра в жизнь.

Что со мной случилось и когда я сломалась? Должно быть, виной тому были два момента. Первый, когда я увидела брильянты, от которых у меня просто крышу снесло, второй — когда Лине чуть не отрезали голову. Или нет. Думаю, что я превратилась в чудовище, когда наносила удары ножом, получая от этого не удовольствие, нет, но какое-то пусть и временное, но все же удовлетворение. Или спокойствие. Хотя я же это тоже могла придумать, все эти ощущения.

По правде говоря, я не помню, что чувствовала тогда. Вероятно, я как раз и находилась в том самом состоянии, которое называют аффектом. Когда мозг на время совершенно отключается и ты действуешь исключительно на инстинкте.

Дорога была долгой, мы то и дело останавливались, чтобы отдохнуть, то в мотеле, то в придорожном кафе. Лева окружил меня такой заботой, о какой я не могла и мечтать. Как я и предполагала, он оказался очень хорошим мужем, и благодарить за эти семейные качества я должна была прежде всего его маму. Все-таки воспитание играет в формировании характера большую роль.

Как-то все слишком уж хорошо складывалось: и наши отношения с Левой, и с его родителями… И я, приученная к тому, что за все хорошее положено платить, так и не смогла до конца прочувствовать свое счастье, находясь в постоянном ожидании подвоха. Мы с Линой часто разговаривали об этом, и она тоже созналась мне, что после того, как мы так резко взлетели вверх благодаря так называемому кладу, уладили все свои финансовые дела и купили свой настоящий и очень большой дом в Лайково, рядом с Горками, она тоже долгое время не могла привыкнуть к своей новой жизни и так же, как и я, боялась каких-то неприятностей. Слишком уж быстро все произошло. Как вспышка! Кровавая вспышка! И Дождев, умный парень, уязвленный тем, что я продинамила его, вряд ли в одночасье прекратит думать обо всем этом, станет анализировать мое поведение, ход событий, пока не придет к выводу, что многое в этой истории выглядит неправдоподобно. Усмехнется, вспомнив, как грубо проработала я свою роль и как все это нелепо выглядело. Объединится с Карташовым, помешанным на усадьбе, и они вместе примутся изучать архив, каждую бумажку, каждый документ или письмо, имеющее отношение к семье Прозоровых, и, кто знает, может, задержат свое внимание на личности Андрея Липовского, проследят его родословную, изучат фамильное древо и выйдут на нашу Ирму?

Кроме того, меня беспокоило и другое — сдержит ли Дима свое обещание не заниматься этим делом, не нанесет ли визит нашей тете Любе, соседке Ирмы? А что, если он разговорит ее? Что, если начнет расспрашивать о смерти Ирмы? В отношении Любы меня больше волновало даже не само выуживание из нее информации, а то, как напугает он пожилую женщину, ведь мы, заплатив ей за труд и молчание, обещали, что ее никто и никогда не побеспокоит.