Барри Робертс - Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк

Для тех, кто никогда не ездил на площадке машиниста, думаю, будет небесполезным узнать, что это, по сути, огромный камин. Позади паровозного бойлера есть переборка, в коей расположена дверца, открывающая топку, примерно как в кухонной плите. Выше, по обеим сторонам топки, находятся два окошка, те самые «смотровые» окошки, куда, как утверждает сигнальщик из Грэнтэма, уставились машинист и кочегар эдинбургского почтового. Между этими окошками – ужасающее количество трубок, рычагов, клапанов и кранов, машинист с их помощью управляет паровозом. Разнообразные шкалы и циферблаты сообщают о паровом давлении, состоянии воды и так далее. Все это накрыто металлическим козырьком с маленькими окошечками с обеих сторон, прямо напротив каждого из выходов на площадку.

Сзади к площадке машиниста прилегает угольный тендер. Для удобства паровозной бригады крошечные сиденья для машиниста и кочегара находятся слева и справа от топки. Если вам показалось, что бригада располагает огромным рабочим пространством, то позвольте напомнить, что с тех пор, как мир отказался от старой доброй «широкой колеи», расстояние между колесами железнодорожного состава всего лишь четыре фута и восемь дюймов. Поэтому когда мы собрались вчетвером, на площадке машиниста стало тесновато.

– Ну а теперь мы с вами, Ватсон, должны основательно похудеть, дабы машинист Пруст и его коллега могли беспрепятственно управлять машиной. Я хотел бы встать слева – занять «место машиниста» – так вы его называете, мистер Пруст? – и наблюдать за дорогой с этой стороны, а доктор Ватсон разместится справа. Таким образом мы сможем обозревать всю магистраль и прилегающую местность, не мешая бригаде работать.

Холмс опустил уши своей фуражки и завязал их под подбородком. В тот момент, когда он обматывал лицо шарфом, а я нахлобучивал кепку задом наперед, на манер автомобилиста, раздался грохот подходящего плимутского поезда. Холмс вынул из кармана часы.

– Отлично! – воскликнул он. – Плимутский идет точно по расписанию. Теперь – по местам и по возможности сразу же в путь. Не стоит откладывать в долгий ящик дело Лондонской юго-западной компании! – С этими словами Холмс развернулся и свесился над краем площадки.

Вскоре мы услышали, как плимутский поезд медленно выползает из Тэмпл-Коумба; когда же он затих в отдалении, стрелки перед нами с шумом защелкнулись. Пора было начинать. Машинист Пруст встал к своей сложной системе управления и трижды с силой выпустил пар, четыреста двадцать первый не спеша покатил по направлению к главной магистрали.

Первая часть нашего путешествия была скучна и однообразна. Милю за милей машинист Пруст вел паровоз на одной и той же скорости, а мы с Холмсом вглядывались в темноту, стоя по краям площадки. Как и предсказывал Холмс, стояла ясная ночь, озаренная яркой луной, окрестности и путь впереди хорошо просматривались, но все это время ни там ни тут я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание. Мерный стук колес паровоза, сопровождаемый ритмичным шуршанием длинной лопаты кочегара Тэрранта, когда он подбрасывал уголь, стал усыплять, и только холодный воздух в лицо и крошки угольной пыли из трубы паровоза мешали мне забыться.

Мы уже проехали большую часть пути, и я начал было подумывать о теплой постели в Солсбери, как вдруг что-то неуловимо изменилось: я не сразу и осознал, что мы поехали гораздо быстрее. Мне не хотелось ломать над этим голову, видимо, Холмс, решив закончить бесполезные наблюдения, велел Прусту прибавить пару.

Я, впрочем, продолжал смотреть в темноту; мимо проносились фермы, хозяйственные постройки, поля и изгороди, все еще без единого признака чего-либо необычного. Время от времени я прислушивался к стуку колес и вскоре окончательно уверился, что мы едем еще быстрее; затем я повернулся лицом к кабине, чтобы спросить, почему мы так спешим.

К своему ужасу, я тут же увидел, что кочегар Тэррант крепко спит на маленьком сиденье у меня за спиной. Он повалился вперед, с закрытыми глазами, и единственным, что удерживало его от падения, была лопата, которую он все еще сжимал в руках. На другой стороне площадки на своем сиденье развалился машинист Пруст, руки его свесились по бокам, на лице застыло выражение дурацкого веселья. Холмс, согнувшись, продолжал наблюдение с другой стороны площадки.

Признаюсь, мне стало страшно до крайности. Скорость паровоза была шестьдесят миль в час, если не больше, и наши с Холмсом жизни теперь полностью зависели от действий бригады, которая, похоже, была безнадежно пьяна.