Наталия Антонова - Не девичья память

— Вы не подумали, что у Матвея Делягина останется сиротой маленький сын?

— Я должна была спасти себя, — ответила она тихо.

— Но о своих детях вы тоже, Вероника Сергеевна, не подумали.

— Мои дети не пропадут! — выкрикнула она запальчиво. — Зато я отомстила за Анечку! Теперь она может спать спокойно.

Не выдержав, Вероника зарыдала.

Рябинкин велел отвести ее в камеру и вызвать врача.

После ее ухода разговор зашел о сообщницах Табачниковой, Поповой и Астаховой.

— Преднамеренное обеим? — спросил в пустоту Рябинкин.

— Навряд ли, — остудила пыл следователя Мирослава, — адвокат что-то придумает…

Рябинкин сердито фыркнул, точь-в-точь, как кот Василий, когда кто-то не шел у него на поводу.

— Да ладно вам, Сергей Викторович, — примирительно проговорила Мирослава, — они были уверены в своей неуязвимости — жаловаться на изнасилование у наших мужчин не принято. Кто же думал, что у молодого парня откажет сердце…

— Зато Полянской светит далеко не светлое будущее. — И добавил: — Детей ее жалко. Без матери расти будут.

Волгина пожала плечами:

— Если муж Вероники наймет ей хорошего адвоката, то и ей дадут не очень-то много. А там и досрочное освобождение за примерное поведение возможно. А если будет суд присяжных, то и вообще оправдать могут.

— Прямо оправдать! — возмутился следователь.

— Не забывайте, Сергей Викторович, что Олег Коршунов был далеко не ангелом. Если бы они все это над девственником учинили…

— У нас перед законом все равны! — перебил он ее.

— Ага, все равны. Но кто-то все-таки равнее. Ведь парни в свое время не понесли наказание, и дело вообще прикрыли.

Рябинкин ничего не ответил. Долго смотрел через ее голову за окно. Потом сухо поблагодарил за оказанную следствию помощь, и они распрощались, пожелав друг другу всех благ.

Мирославе нисколько не было жаль рыдающую перед ней женщину — мало того, что она вырастила монстра, она еще и покрывала все его так называемые шалости, не жалея денег на подкупы, а связей — на запугивание свидетелей. И ее сын в конце концов получил то, что он заслужил.

— Я вижу, что вы осуждаете меня, — тихо вздохнула Елена Павловна, — но я мать…

— Вы правы, матери есть у всех тварей, но орден за это не полагается.

— У вас жестокое сердце.

— Адекватное.

— Хорошо, я расскажу вам то, что никогда никому не рассказывала.

— Я думаю, что не стоит, вы можете об этом потом пожалеть, — попыталась остановить ее Мирослава.

— Я научилась разбираться в людях, — снова тяжело вздохнула Елена Павловна, — и знаю, что вы никому и никогда не раскроете моей тайны.

Мирослава повела плечами. Но Елена Павловна, словно не заметив ее движения, заговорила:

— Мне было тридцать четыре года, и я впервые поехала отдыхать за рубеж. Какая же я была счастливая! Я не буду вам называть страну, но скажу, что блондинка в стране брюнетов пользуется бешеным успехом. Я и на родине привыкла, что на меня мужчины обращают внимание, но там! Признаюсь, от внимания местных красавчиков у меня закружилась голова. И я утратила осторожность. Кончилось все это тем, что однажды вечером меня подпоили и увезли в горы. Я не помню, сколько их было. Меня насиловали почти до рассвета, а потом бросили у подножия горы, даже не сняв повязку с глаз.

Я не помню, как я добралась до гостиницы, как прожила оставшиеся дни, никуда не выходя из отеля, как села в самолет, как приземлилась в аэропорту. Очнулась я лишь дома, в своей квартире, когда встретивший меня в аэропорту и привезший домой Юрий Трофимов стал меня тормошить и спрашивать, что со мной приключилось.

Тогда меня прорвало, и я зарыдала, мои рыдания перешли в истерику. Не знаю, как Юре удалось меня успокоить. Но я ничего ему так и не рассказала…

А через девять месяцев у меня родился ребенок, мой сыночек Олеженька.

Юра позднее решил, что со мной случилась безответная любовь.

Волгина молчала.

Елена Павловна посмотрела на Мирославу:

— Вы считаете, что мне нужно было сделать аборт? Избавиться от плода насильника?

Мирослава не проронила ни звука.

Елена Павловна кивнула и продолжила:

— Но я оставила его и старалась искупить перед ним свою вину.

Детективу было неясно, в чем заключалась вина Елены Павловны перед новорожденным, но у нее не было ни малейшего желания вести дискуссию с Коршуновой, поэтому она снова промолчала.

— Я делала все, чтобы он рос, не зная лишений, старалась предвосхищать все его желания.