Наталия Антонова - Прощание с плейбоем

– Саша не была дочерью Инны Гавриловны, – почему-то обиделась Марина, – она была всего лишь племянницей, заботу о которой после ухода из жизни сестры она взвалила на себя.

– Пусть так, – сказала Волгина, – но тем не менее Саша росла в доме Солодовниковых и Никольская не могла не знать ее?

– Естественно!

– Марина! Вы не подскажете мне более точный адрес Генриетты Павловны?

– Зачем вам?

– Хочу поговорить с ней.

– Нет, я не знаю ее точного адреса. То, что она живет на Солнечной, я слышала от свекрови.

– Жаль, – обронила Мирослава и подумала, что разыскивать подругу Инны Гавриловны придется своими силами.

Но тут до нее донесся голос Марины:

– Зато у меня есть телефон Никольской. Она всучила мне его на всякий пожарный, как она сама выразилась, во время нашей последней встречи. Если хотите, то я могу вам его дать.

– Очень хочу, – призналась Мирослава.

– Сейчас, – сказала Марина и вышла в другую комнату. Вернулась она довольно быстро, в ее руке был листок, на котором фломастером было написано семь цифр. Мирослава догадалась, что телефон стационарный. Взяла листок и поблагодарила Солодовникову.

– Спасибо.

Марина вместо ответа пожала плечами. Уже возле двери она сказала:

– Сама не понимаю, зачем я вам помогаю. Вы ведь верно угадали, что мои симпатии на стороне убийцы Шиловского. Я даже благодарна ему от всей души.

– Я знаю, почему вы мне помогаете, – совершенно серьезно проговорила Мирослава.

– Почему? – Казалось, что Солодовникова была удивлена.

– Потому, что вас мучает любопытство, кто же на самом деле этот Робин Гуд или Зорро.

– Неправда! – возмутилась Солодовникова.

– Правда, только вы сами себе боитесь в этом признаться. А еще…

– Что еще? – встревоженно переспросила Марина.

– Вы что-то знаете об отношениях своего мужа с сестрой и тщательно скрываете эту информацию.

– Неправда! – возмутилась Солодовникова. – У Артема с Калитиной не было никаких отношений!

– Вот как, не с Сашей, а с Калитиной. Может, вы все еще ревнуете мужа?

– Ложь! Уходите немедленно!

– Ухожу и приношу свои извинения, если чем-то ранила вас.

– Не надо мне ваших извинений! – выпалила Солодовникова. – Вы извиняетесь всякий раз только для того, чтобы тут же ранить побольнее.

– Вы ошибаетесь, – тихо сказала Мирослава и, выйдя за дверь, сама ее за собой осторожно прикрыла. Она услышала, как щелкнул замок, и тут же до ее слуха донеслись приглушенные рыдания.

«Не надо было ничего говорить ей об отношениях ее мужа и Саши. Скорее всего, со стороны Артема и не было никаких чувств», – укорила себя Мирослава и, нырнув в салон автомобиля, покаялась во всем перед Морисом.

– Вам не в чем себя винить, – спокойно заметил Морис, – ведь она сама добивалась от вас разъяснений, и вы честно ответили ей.

– Но…

– Никаких «но»! Вы же не сказали ей, что между ее мужем и его сестрой что-то было?

– Не сказала.

– А то, что Саша неровно дышала к брату, вырисовывается все отчетливее.

– Все равно не надо было говорить.

– Вот уж никогда не замечал за вами рефлексии, – хмыкнул Морис.

И Мирослава, увидев в зеркало рожицу, которую он скорчил, изображая, что жует огромный кислый лимон, невольно рассмеялась.

– Вот так-то лучше, – констатировал Морис и спросил: – А теперь куда?

– Когда въедем в город, я хочу позвонить одному человеку…

– Шуре Наполеонову, – в тон ей проговорил Морис.

– А вот и не угадал!

– Выкладывайте! Нехорошо утаивать от верного сотрудника информацию.

– А ты точно верный? – спросила она подозрительно.

– Даже чересчур, – вздохнул он, как ей показалось, с некоторой толикой сожаления.

– Хорошо, слушай. У Инны Гавриловны Солодовниковой была близкая подруга Генриетта Павловна Никольская, с которой они дружили сорок лет. Естественно, что Генриетта знала Артема и Сашу.

– Марина поддерживает с ней отношения?

– Нет. Но когда был год после ухода Инны Гавриловны, Никольская дала Марине Солодовниковой свой телефон, и та его, к нашей удаче, сохранила.

– Вы хотите с ней встретиться?

– Да, может быть, ей что-то известно о Саше.

Когда они въехали в город, Мирослава попросила Мориса остановиться возле скверика, который носил гордое название Площадь революции 1905 года.

Миндаугас как-то спросил у Волгиной, зачем нужно сохранять эти названия. На что Мирослава ответила:

– Чтобы помнили.

Он пожал плечами, но смирился, тем более что Волгина ему напомнила: