Марина Болдова - Два сына одного отца

И вот сейчас мать задавала ей вопросы таким же голосом. Конечно, Маринка давно не первоклашка. Кроме того, она не могла понять, отчего мать так вдруг стала придираться к вполне безобидным фразам. Но испугаться успела.

— Мама, успокойся. Я ничего плохого не имела в виду. Но почему мне не может понравиться взрослый мужчина? Просто как человек?

— Он годится тебе в отцы! — отрезала Галина.

— И что? Вон Катька живет с другом своего старшего брата. Мам, живет, понимаешь? Как с мужем. И заметь, совсем не выглядит несчастной.

— И что ж он на ней не женится?

— Катька не хочет. Ей учиться еще три года. Да и не факт, что она с ним на всю жизнь останется. Зачем далеко загадывать? Ей сейчас хорошо, понимаешь?

— Хорошо — это как?

— Хорошо, мама, это — хорошо. Как у вас с папой было. Гармонично, если ты об этом. Вместе есть приятно, телевизор смотреть, по гостям ходить. И в постели хорошо. Он надежный, веселый и заботливый. Где среди моих ровесников такого найдешь? Катькин брат их сам специально познакомил, боялся, что она нарвется на чьего-нибудь сынка-мажора, который попользуется и бросит.

— Значит, и ты бы хотела жить гражданским браком, я так поняла?

— Хотела не хотела б, — не вопрос! Просто, если встречу мужчину, не буду ему в паспорт заглядывать.

Маринка открыто посмотрела на мать. Во взгляде совсем не было вызова — «вот, мол, я какая». Была твердая убежденность в своей правоте. «А ничего я не сделаю, если она вот так возьмет и уйдет к какому-нибудь… Беркутову! Мне только останется принять «зятя» и молчать». — Неожиданно эта мысль причинила ей почти физическую боль. Галина даже на миг зажмурилась.

— А если дети появятся?

— Дети? Катька уже сделала аборт и пока заводить ребенка не собирается. Но я с ней не согласна. Однажды тетя Ляля мне сказала, что душа ребенка сама выбирает себе маму и папу, и эти люди должны обязательно встретиться. Быть им дальше вместе или нет, это уже их выбор. Но грех в том, чтобы не дать возможности воплотиться душе ребенка. Я не хочу грешить. У меня ребенок обязательно родится, а будет ли он расти с отцом или нет, это уж как получится.

Маринка, о чем-то задумавшись, отвернулась к окну.

«Вот так врывается чужой человек в твою жизнь и все ломает, — подумала Галина о Беркутове. — На самом-то деле он не виноват. Даже, можно сказать, помог много нового узнать о дочери. Так бы и считала ее несмышленышем. После смерти Юрки с ней толком и не говорила ни разу. А ведь она безумно любила отца! Он для нее опорой был, идеалом мужчины. Тогда непонятно, чем ее Беркутов так зацепил? Он же совсем другой! Солдафон неуклюжий!» — к Галине вновь вернулось раздражение.

— Мамочка, ты папу никак забыть не можешь, да? — Галина почувствовала дыхание дочери у себя на щеке. Маринка стояла рядом, обняв ее за талию и положив голову ей на плечо. Она уже давно переросла мать на десяток сантиметров.

— Да, Мариш, не могу.

— И поэтому ты так среагировала на Егора Ивановича? Я заметила, как тебя перекосило, когда он сел в папино кресло. Прости, но это глупо. Он не плохой, мам, поверь. Просто чужой. Да и потом. Ведь совсем не обязательно, что он будет к нам ходить в гости, правда? Не было б необходимости, он бы и сегодня не пришел. А ты его буквально вытурила. Что он о нас подумал?

— Ну, что он там себе подумал, мне все равно.

— Если все равно, что ж ты так нервничаешь? — Маринка хитро прищурилась и быстро вышла из кухни.

«И правда, что это я?» — Галина, словно не узнавая себя, бросила вороватый взгляд на зеркальную дверцу буфета. На нее смотрела раскрасневшаяся смущенная женщина.

Ей раньше нравилась ее комната, окно которой выходило не во двор, а на шумную улицу. Она спокойно засыпала под звуки ночного города: голоса поздних прохожих, сигналы редко проезжавших машин. Но с некоторых пор Маринка полюбила полную тишину. Посторонние звуки мешали ей вспоминать перед сном то, что было днем. А были у нее свидания с любимым мужчиной, страсть, объятия и… Теперь, когда воспоминания обрывались от резкого уличного звука, она раздражалась. Вскочив с кровати, захлопывала раму окна и быстро ложилась, пытаясь поймать ускользающее видение.

Только позже стала понятна причина столь сильного раздражения…

Маринка лежала на своей кровати и вглядывалась в светящееся пятно на стене. Днем это пятно было центром абстрактной картинки, которую ей кто-то из одноклассников подарил на день рождения. «Африка» — так называлось полотно доморощенного художника. Буйство красок будило фантазию. При желании на картине можно было разглядеть любой континент, предмет и даже животное. Ее брат Никита, впервые увидев рисунок, задумчиво произнес: «Миленькая кошечка. Только бешеная какая-то». Маринке ж нравилось, что яркое желто-оранжевое пятно в центре картины как-то по-особенному светится в темноте. Оно кажется теплым и живым. Она решила для себя, что это ее «охрана».