— Да случайно узнал, — опять, как и Сидорчуку принялся объяснять Иван, — вот Андрей Геннадьевич мне кое — что рассказал, но немного. Мне интересно, а за что его старые сотрудники не любили?
— А за что его было любить? — серьезно и немного раздражено проворчал Оболенский, — во — первых, именно он объединил скорую и неотложку и нас стали гонять на все подряд, от прыща в носу до авиакатастроф. При этом очень скверно обеспечивали материально и зарплату долго не поднимали, народ побежал со «скорой». Потом он был невероятно высокомерен. Этакий удельный князь. И ходили слухи, что он обложил заведующих подстанций данью. За что, в конце концов, и посадили на восемь лет.
— Я не понимаю, Михаил Глебович, откуда врачи, заведующие могли брать деньги?
— Я не знаю, — ответил Оболенский, — может быть, мертвые души были, за которых они зарплаты получали или еще какие-то источники? Мы все тогда были уверены, раз посадили — значит, было за что. Андропов после Брежнева гайки заворачивал.
— А что значат ваши слова «Посмотри в глаза чудовищ»?
— Это Андрюша сказал тебе?
— Да, только не объяснил их значение.
— Чего ж тут непонятного? — вмешался в беседу Пинскер, — Миша имел ввиду пагтийных боссов и начальников в СССГ газных мастей, посмотгев в их глаза, вы могли увидеть свою судьбу. Не каждый готов был отважиться на это. Вот и Купегина не любили, потому что ничего кгоме пгезгения там увидеть не могли. Это все сохганилось со сталинских вгемен, стгах и высокомегие пагтийной номенклатугы к пгостым смегтным гядовым жителям и членам пагтии.
— Ничего я не имел ввиду, — раздраженно сказал Оболенский, — зря вы на Сталина наезжаете. Нашли козла отпущения. Обычный управленец — чиновник, причем довольно талантливый. Хотя, обычным я его зря назвал. Обычных там не было.
— Он палач! — запальчиво выкрикнул Пинскер, — сколько людей погубил!
— Это как посмотреть. — Спокойно ответил Оболенский, — с вашей позиции, да, но вы для него кто? Всего лишь один из двухсот миллионов клеток. И только.
— Каких клеток? — не понял Пинскер.
— Обычных клеток. Представьте себе, что страна — организм, который болеет, в нем возникают раковые клетки, которые очень хотят этот организм разрушить. Или даже не хотят, они об этом не думают, они просто жрут и размножаются, думают только о своем брюхе и развлечениях. Оставь их, пожалей, сохрани, прояви либерализм и дай им свободу высказываться и заражать другие клетки раком, и все — организм погибнет. А Сталин как хирург — взял и вырезал опухоль, а потом и метастазы.
— А может быть, это именно коммунисты были раком? — спросил Линдер осторожно. По его тону Иван понял, что он побаивается Оболенского и старается над ним не трунить.
— А вот тут работает закон отделения психиатрии, — усмехнулся тот, — кто первый надел халат, тот и доктор!
— А безвинные люди? — Пинскер покраснел, — Ваша аналогия неуместна, Михаил Глебович! Люди не клетки, и тем более не гаковые, нельзя к ним так относиться. Нужно учитывать мнение и пгава каждого.
— Ну, это ваше дело, — Оболенский, доедал булочку, — Я его не оправдываю. То, что ему партия дала безграничную власть, и он ею распоряжался как хирург — да, а разве он мог иначе? Ведь он сам прошел через тюрьмы царизма, и отлично знал, к чему приведет либеральное отношение власти к различным оппозиционерам. Вот и рубил скверну под корень. А что безвинные попадали под нож, так вы когда опухоль удаляете, здоровые ткани прихватываете? Можете не отвечать, каждому ясно, что это так. И скажу вам вот что, я общался с этими товарищами, многие из реабилитированных потом не корили «отца народов», а как ни странно понимали его жестокую внутреннюю политику и прощали. И упрекали не Сталина, создавшего систему, а тех, кто доносы строчил, да на чужих костях и сломанных судьбах себе карьеру делал. Вот, кто истинные гады и палачи. Вот с них и спрос должен быть. Потому что каждый за себя отвечает. Свою совесть и прячет потом.
— У вас в семье кого-нибудь репгессиговали?
— Да, — дядьку моего отца, — ответил Оболенский, — десять лет отсидел, как троцкист. И именно от него я потом узнал, что безвинных были единицы или десятки, а настоящих бандитов, воров, врагов и предателей сотни и тысячи. Да, дядьку посадили по доносу его сослуживца, тот метил на его место. Но к Сталину дядька претензий не имел. Удивлены?
— А остальные? — Пинскер не унимался. — А Разгон, Шаламов, Евгения Гинзбург — вы читали их книги?
Читать дальше