Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

Сжимая все крепче и крепче талию Илиана, я кладу голову на его живот в самом низу и шепчу:

– Я ведь ласточка. Мы сможем видеться так часто, как ты захочешь. Я летаю по свету. И ты летаешь по свету…

– Так ты этого хочешь? Такой вот «пунктирной» любви?

Мое ухо прижато к его члену – слушает, как крепнет желание.

– Мы будем встречаться, когда только сможем. Обещаю тебе. А я всегда держу слово. И докажу это…

– Мне не нужны доказательства, Нати.

Его руки, скользнув в щелку между ног, мягко понуждают меня раскрыться, чтобы умастить пальцы соком моего желания.

– Знаешь, как поступают моряки?

– Кажется, заводят любовницу в каждом порту? Или любовника – если это морячка.

Большой палец Илиана достиг своего, проскользнул в меня.

– После того, как моряк наплавал больше пяти тысяч миль, он делает татуировку в виде ласточки. Она символизирует для него свободу. Я сделаю себе такую, Ил. Для тебя. Ласточка будет доказательством нашей вечной любви.

Моя голова передвигается на несколько сантиметров. Я прижимаюсь ухом к впадине пупка Илиана, мои губы ищут добычу. И, найдя, размыкаются, в последний раз…

– Мне мало одной этой ночи. Я хочу еще раз увидеть тебя…

…перед тем, как мой рот упьется огнем его желания.

Но тут звонит телефон. Или он зазвонил позже? А может, он звонил и раньше, но я его не слышала?

Звонок не умолкает.

– Ты не ответишь?

Мне хотелось сказать «нет» – плевать на все, тем хуже, пусть подождут. Но я все-таки дотягиваюсь до сумки и смотрю на экран смартфона.

Оливье . Два вызова.

И, словно в подтверждение, сообщение:

У Лоры температура. Лежит.

Позвони, если сможешь.

Оли.

– Ну, что скажешь, стоило на это посмотреть или нет?

Мне известно, что Фло любит музеи, выставки, всякие модные веяния. Профессия стюардессы, интерес к культуре, искусству – от классического до современного, – все это помогает пускать пыль в глаза. Она разглядывает настенные фрески и, похоже, искренне восхищается причудливой фантазией художников, сходством портретов с оригиналами, их грубоватой наивностью, контрастирующей со сложностью тем: свобода, семья, образование, революция, мужчины-боги, женщины-воительницы. Я пытаюсь скрыть волнение. Мне кажется, что с тех пор здесь ничего не изменилось. Я узнаю каждую картину на каждом пилоне – несомненно, потому, что с тех пор не раз разглядывала их в интернете. И теперь эта виртуальная реальность смешивается с моими воспоминаниями. Краски кажутся мне более яркими, чем прежде. Фрески бережно поддерживают в хорошем состоянии. Интересно, для кого – для туристов? Однако сейчас, в разгар дня, в Баррио-Логане нет ни души. Слышны только пронзительные гудки электропоездов, грохочущих по эстакаде над нашими головами. Без этих невероятных росписей квартал выглядел бы одним из тех заброшенных мест, которые не рекомендуется посещать двум женщинам без мужской опеки. Он отрезан от остальных районов города железнодорожной магистралью, между пилонами и в зазорах расписанных стен масса укромных закоулков – идеальное место для преступников всех мастей.

– Да-да, просто невероятно, – соглашается Фло, увлеченно фотографируя. – Но, согласись, квартальчик страшноватый.

Я зна́ком приглашаю ее следовать за мной. Мы поднимаемся на эстакаду, спускаемся, осматриваем ее снизу и сверху, один пилон за другим. Вот пилон – Змея, пилон – Древо жизни, пилон – Орел-освободитель, пилон – Дева Мария, а вот наконец и моя la Soldadera .

На прежнем месте, с карабином в руке, с патронташем на перевязи, с волосами, развевающимися на ветру.

Она неусыпно охраняет.

Охраняет мою судьбу.

И вдруг у меня замирает сердце. Я ничего особенного не ждала, возвращаясь в это место. Но он здесь, он ждет – прямо передо мной.

Тот самый «шеви вэн», принадлежавший группе «Лос Парамос», стоит возле одного из пилонов, под фреской La Soldadera . Совсем как в ту ночь.

– Ну-ка, пойдем, – говорю я Фло.

Она испуганно озирается, хотя не забывает сфотографировать La Soldadera . Мы с ней забрели в один из самых глухих уголков парка Чикано, здесь нет ни тротуаров, ни дорожек, никаких строений. Илиан тогда не случайно выбрал это место…

Если здешние фрески тщательно оберегают, то о фургоне это сказать было нельзя. Похоже, он ждал меня тут все эти двадцать лет. Шины спущены, ветровое стекло разбито, дверцы перекошены. Изображения марьячи и надпись «Лос Парамос» изъедены ржавчиной, но еще видны.