Джефф Мариотт - Нарко. Коготь ягуара

Но жизнь слишком коротка, чтобы рассусоливать, что надо, а что нет, как сказал бы Монтойя. Выбросив эту мысль из головы, Агилар продолжил перетаскивать кокаин.

Выполнить следующие задания Агилару было проще, и внимания они привлекали меньше. Его просили устроить, чтобы улика исчезла, или подправить рапорты, порой пустить в ход ресурсы полиции, чтобы отыскать людей или доставить им какие-нибудь неприятности. Ничего такого уж сложного или опасного, а за их исполнение время от времени он получал вчетверо против своего жалованья полицейского.

Но потом пошли убийства.

Судя по всему, список тех, кого надо убрать, у Эскобара никогда не исчерпывался. Полицейские, судьи, адвокаты, банкиры, коммерсанты, наркодилеры, информаторы, уголовники, партизаны… и несть им конца. El Patrón предпочитал, чтобы во время этих покушений невинные не страдали, особенно женщины и дети. Но если этого нельзя было избежать, тогда ладно. Главное – снять цель.

Поначалу Агилар думал, что никогда не привыкнет к убийствам. Каждый раз, совершив очередное, он снова и снова расклеивался напрочь. Выражение глаз приговоренного, лежащего на земле и знающего, что испускает последний вздох. Рыдания, мольбы о пощаде – еще хоть на один-единственный денек. У каждого, кому хватало времени что-то сказать, непременно находились семьи, жены и дети, нуждающиеся в них, престарелые родители, целиком зависящие от них.

Но через какое-то время Агилар осознал, что подобное действует на него все меньше и меньше. Он мог запросто всадить несколько пуль в человека, преклонившего перед ним колени и сложившего ладони в слезной мольбе, и не почувствовать в груди такого надрыва, как поначалу. Мог подойти поближе и выпустить кишки своим ножом, который Эскобар нарек Когтем Ягуара, а когда жаркая волна крови и внутренностей орошала ему ладонь, мог без задней мысли стряхнуть их и поминай как звали.

А со временем даже начал ждать этого с нетерпением. Стал ценить вызов – спланировать безупречное мокрое дело, изучить привычки объекта, предвосхитить препятствия, а затем исполнить план тютелька в тютельку. Начал испытывать профессиональную гордость за свою работу; если делаешь что-то сто́ящее, делай это хорошо. Отец старался втемяшить это в его башку, когда он был помоложе. Разумеется, отец имел в виду прежде всего починку обуви, а не человекоубийство. Но принцип тот же самый.

Он больше не виделся ни с родителями, ни с родными Луизы. Они все жили, где и раньше, но он чувствовал себя отрезанным ломтем, разделенным с ними обстоятельствами и профессией. На похоронах отец отвел его в сторонку и наклонил седую голову в сторону Эскобара.

– К чему подобный тип на похоронах твоей жены? – спросил. – Это бесчестье для всех нас.

– Дон Пабло – великий человек, – ответил Агилар, почти веря в это. – Он один из богатейших людей в Колумбии. Он занимается политической деятельностью и, наверно, когда-нибудь станет президентом.

– Он бандит и убийца, – отрезал отец. – И каждому это известно.

– Нельзя же верить всему, что пишут в газетах, отец. Его репутацию чересчур раздули. Само собой, кое-какие из его методов кажутся странноватыми. Но погляди на все, что он сделал для Антьокии. Клиники, стадионы, жилища для бедных. Разве бандит стал бы все это делать?

– Стал бы, кабы волновался, что о нем думают.

– Вот увидишь, отец. Когда он возглавит Колумбию, ты будешь с гордостью говорить, что он держал речь на похоронах твоей невестки.

Отец печально покачал головой, потупив взор.

– То, что ты вообще мог сделать подобное заявление, означает, что тебе попросту не понять, – проронил он. – Не знаю, как ты дошел до такого.

И пошел прочь. С той поры они не перемолвились даже словом. Им никогда не охватить умом масштабов содеянного Агиларом, а он не может даже попытаться этого объяснить. А поскольку сами они этого не испытали – его родители пережили La Violencia , но ни разу не отнимали человеческой жизни, – между ним и ими разверзлась непреодолимая пропасть. Он не виделся даже с людьми, с которыми они с Луизой дружили, и не встречался со знакомыми по академии.

Отныне его жизнь нерасторжима с жизнью Эскобара. Его единственными друзьями стали sicarios дона Пабло. Ничего, годится. Они его понимают.

Неделя мелькала за неделей сплошным смазанным пятном крови и насилия, разжигаемых алкоголем, дурью и адреналином. Спал Агилар мало. На работу он являлся взъерошенным и рассеянным. И лишь делая свое дело с людьми Эскобара, по-настоящему чувствовал, что сердце бьется, а легкие дышат. Просто поразительно, с какой кристальной ясностью ощущаешь собственную жизнь, когда отнимаешь чужую.