Вячеслав Белоусов - Тайны захолустного городка [litres]

– Да, – кивнул завхоз и стал медленно оседать вниз.

– Сергеич! – крикнул Миронов, но Брёхин уже подхватил грузное тело завхоза, на помощь ему бросились Пёрышкин с егерем.

Фока Савельевич Рассомахин плакал тихими слезами, не стесняясь, не скрывая слёз, словно ребёнок, размазывая их по пухлым щекам.

– Дайте ему хлебнуть, – скомандовал Миронов, но он запоздал, капитан уже держал перед губами завхоза наполненный до краёв стакан водки.

Тот благодарно кивнул и выпил, не разобравшись, что он пил, даже не поморщился, после чего поднял глаза на Брёхина:

– Это что же?.. Убили его? Или утоп?

– Видимых повреждений на теле не имеется, – заторопился Брёхин.

– Видимых, – повторил задумчиво Миронов. – Ну-ка, ребята, переворачивайте его на живот. Закончим осмотр.

Понятые послушно взялись за края брезента, покряхтели, поохали и разом перекатили тело лицом вниз.

– Вот те раз! – вырвалось у Миронова.

– Ого! – вскрикнул Брёхин.

– Гляди-ка! – охнул егерь.

Завхоз Рассомахин отшатнулся от трупа и закрыл лицо руками.

В спине покойника под левой лопаткой переливалась наборными разноцветными каменными колечками рукоятка ножа. Лезвия не видать.

– Оригинальная вещица, – первым пришёл в себя Брёхин. – Великовата уж больно. По заказу сработана. На какую же, интересно, медвежью лапу?

– Таким один раз задеть и насквозь, – Миронов защёлкал затвором фотоаппарата. – Вытаскивать не станем. Раз всё это время клинок не вывалился, до морга потерпит. Теперь им эксперты займутся.

– Знакомая штука-то, – не сводя с рукоятки тревожных глаз, произнёс егерь. – Думается мне, видал я её где-то. И совсем недавно.

– Напрягись, Маркелыч! – вцепился в него Брёхин. – Выручай, дорогой!

– Видал. Точно, – пробормотал Фомин и задумался. – Марка Васильевича этот кортик, – раздался наконец его сдавленный голос.

Все замерли, не сговариваясь.

– Сребровского, – потупил глаза завхоз.

Новые обстоятельства в деле Ивана и Олимпиады Вельзевуловых, загадочное исчезновение помрежа театра Сребровского и его затянувшиеся розыски всерьёз встревожили Ковшова, и вечером, возвращаясь домой из райпрокуратуры, он решил заглянуть в следственный отдел Управления милиции к Квашнину.

– Ты мне когда Сребровского обещал? – с порога накинулся он на подполковника.

– Готов доложить по полной программе, что проделано за это время, – поднялся тот из-за стола и шутливо козырнул, улыбаясь во всю физиономию.

– Нашёл время для шуток! Мне Игорушкин по два раза в день звонит, скоро свежевать начнёт, как селёдку. Шаламову хорошо – он за тридевять земель, а я рядом, вот они с Колосухиным меня по очереди и конопатят. Что Ростов ответил на твои запросы?

– Как и Таганрог, нулевой результат.

– А чего ржёшь? Тут сердце кровью обливается… – Данила грохнулся на стул, выхватил из папки захваченную фототаблицу кортика и бросил её на стол. – Не поверишь, Петро, ночью снятся рожа этого Сребровского и вот эта хрень!

– Понимаю.

– А чего ж тогда лыбишься?

– Ладно. Не стану больше тебя мучить… – растянул ещё шире рот в улыбке тот.

– Неужели удалось найти?! – подскочил Ковшов.

– Считай, сегодня у тебя двойной праздник, Данила.

– Не терзай душу!

– Выпьешь что-нибудь?

– После.

– Тогда сядь и успокойся.

Квашнин набрал номер, поднял трубку телефона и спросил:

– Приехали, наконец? Тогда давайте его прямо ко мне. Ничего. Пропустят. Ведите, ведите.

– Что за спектакль, Петро?

– Наберись терпения. Хорошо, что ты фотографию кортика захватил.

– А у тебя что же, нет?

– Сыщикам своим пораздал, а их уже не найти. Разбежались по делам.

Ковшов пододвинул приятелю цветную фототаблицу, на которой красовался изящный клинок морского офицера с наборной рукояткой.

– Имитация настоящего кортика, – всмотревшись в фото, не удержался Квашнин.

– Один в один. А вот рукоятка явно отдаёт привкусом уголовщины. На зоне сработана штучка.

– Их продукция. А это важно?

– В нашем деле важно всё.

– Что же? Выходит, режиссёр наш никакой не режиссёр, а уголовник?

– Как знать… Однако, где обещанное?

– А вот сейчас увидишь.

В дверь постучали.

– Входите, – подражая магу-гипнотизёру, воскликнул Квашнин.

Дверь кабинета отворилась, на пороге в сопровождении двух милиционеров стоял неприличного вида бомж. Грязный, оборванный, вонючий, как все бомжи. От других, впрочем, он чем-то неуловимо отличался. Остатками лака в причёске, выпуклым животиком и аристократическим безразличием во взоре. Однако скоро взор его устремился к бокалам на столе. Бомж, как и полагается бомжу, жадно сглотнул слюну, стыдливо подёргал грязную майку за бретельку, почесал одной босой ногой другую и грустно засопел.