Ефим Друц - Волки

— Мы придумаем что-нибудь, — сказал Митя, хотя пока и не представлял, что можно сделать, чтобы спасти их обоих. Но он чувствовал, что Бог не откажет ему в помощи.

Откуда это пришло, Митя не знал — он не был цыганом. Но что-то проснулось в глубине души его, и Митя почувствовал, что губы его произносят слова цыганской молитвы. Услышав их, Ружа в ужасе отстранилась.

«Великий Дэвла, — произнес Митя, — цыганский Бог всемогущий! Ты можешь сделать то, что недоступно простым смертным. Сделай так, чтобы жизнь этой цыганки и ее дочери Рубинты осталась неприкосновенной. Не оставь их, убереги от гнева диких людей, которые ослепли разумом и хотят навлечь беду на тех, кто ни в чем не повинен. Они отбросили Ружу от себя, и она скиталась между двумя кострами и забыла с кем имеет дело. Потому и решилась на предсказание. А это дано только ее дочери. Ружа не должна была этого делать. Она ошиблась, И потому должна ответить. Но нельзя причинять вред ребенку».

Ружа упала на колени. И в наступившей тишине Ружа и Митя услышали голос, этот голос был внутри каждого из них.

«Рубинта будет жива! Путь Ружа пойдет к цыганам. Пусть предстанет перед ними. И барон — а он уже в городе — решит ее судьбу. Рубинта будет жива».

— Ты слышала, Ружа? — испуганно спросил Митя.

— Да, — ответила она. — Я пойду с тобой, Митя.

И мимо изумленной гаджи, которая, ничего не понимая, стояла как вкопанная, они прошли к выходу…

Барон молчал и глядел прямо перед собой, словно видел такое, что было недоступно другим цыганам. Митю не допустили на крис, велели ему дожидаться в сквере возле дома. И он сидел и нервно курил. Потом, когда сигареты кончились, пошел к ближайшему ларьку и купил себе еще несколько пачек. Митя знал, что там, в доме, решается не только судьба Ружи, но и его собственная судьба. И тем не менее в глубине души он надеялся на волю Дэвлы и разум цыганского барона.

Темнота сгущалась. Низко нависшие тучи словно желали сплющить каменные дома. Серое небо постепенно темнело. Фонари грели тускло, и в их блеклом свете изредка мелькали тени прохожих, мгновенно растворявшиеся во мраке. Что творилось в цыганском доме, Митя не знал и заметно нервничал.

Барон молчал. Молчали и цыгане, расположившиеся вокруг него. Ружа стояла на коленях, опустив голову, — словно приговоренная к смерти, ожидающая появления палача.

— Встань, Ружа, — сказал барон, — расскажи нам, что произошло.

Мы хотим послушать тебя. Зачем ты сделала то, что не должна была делать? Почему ты не спросила у Рубинты о том, как поступить цыганам, а взяла на свою душу грех, за который будешь платить дорогую цену?

— Если ты позволил мне говорить, — начала Ружа, — то, значит, считаешь меня не отрезанным ломтем, а своей, цыганкой… С чужими вы бы поступили иначе. Не с меня это началось и не на мне окончится…

— Что ты хочешь сказать, Ружа? Мы не понимаем тебя, — перебил ее барон.

— Ты позволил мне говорить, так дослушай до конца. Рабы мы, цыганки, с рождения и до смерти. Так и смотрят на нас, как на рабов. И несем мы этот крест до последнего вздоха. Слово наше ничего не значит. Ведь цыганский закон гласит: женщина не имеет слова.

— Это так, — загудели цыгане, — но ты о деле говори…

— Так почему же вы захотели доверить свои судьбы рабыне?

— Какой рабыне? Что ты несешь? — вскричал барон.

— Рубинте! — крикнула в ответ Ружа.

— Вот оно что?! Как повернула!

— Рубинта — девочка, и вы подчинили свои жизни ее слову, повелев спросить у нее, как вам поступить.

— Она бы не ошиблась, в ней Дэвла! — сказал барон.

— … Это не так, дадо. Заметила я, что и Рубинта часто сомневается в своих решениях. Дар ей дан великий, но и она не всегда бывает права. Вот я и подумала в тот раз, когда вы просили ее совета: откуда может знать Рубинта про ваши цыганские дела, откуда она может знать, как вам поступить? А я-то хорошо знаю. Много раз видела и в таборе, и здесь. Решила я вместо нее совет вам дать. Промахнулась, ошиблась. Грех на мне, но дочь моя здесь ни при чем. Сон мне в ту ночь приснился, накануне того дня, когда за советом пришли. Сплю я и вижу, что длинная дорога в небо уходит, а по ней цыганские кони резво бегут. И никакого знака, что опасность, я не видела. Думала, удача вам будет, а оно вон как вышло. Обманул меня сон, не позволил верный совет дать.

— Что же ты дочь свою не спросила? — снова выкрикнул барон и в глубине души поразился тому, что начинает терять терпение. И цыгане поразились этому.

Ружа снова упала на колени и крикнула: