Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Объективные причины… – начал оправдываться Сорокин.

– Я тебя не узнаю, – оборвал Солонецкий. – Распускаешь какие-то слухи, скандалишь, доносы пишешь…

– Какие доносы?.. Это уж, Юрий Иванович, слишком…

– Слишком… Я тоже так думаю. Вот мне и кажется, что главный инженер прав, не справляешься ты со своими обязанностями, некогда тебе.

– Жаль, Юрий Иванович, не поняли мы друг друга, – многозначительно произнёс Сорокин. – Я ведь так просто не уйду, мне есть что вспомнить, о чём рассказать…

Солонецкий даже не нашёл сразу что сказать. Он уставился на Сорокина и вдруг выпалил:

– Вон отсюда!

Тот оторопело посмотрел на него, потом медленно попятился к выходу и исчез за дверью.

Солонецкий залпом выпил остывший чай. Обхватил голову руками.

Что происходит, думал он, откуда это всё вылезло?

Или было, а он просто не замечал?..

Или это привёз Ладов?

С кастрюлей, обёрнутой полотенцем, вошла Вера Сергеевна, поставила её на краешек стола, постояла и вышла.

Он поднял телефонную трубку, набрал номер.

– Ольга Павловна? Оля, зайди сегодня вечером ко мне…

Из всех обвинений, которые выложил ему Ладов, Солонецкого более всего поразило упоминание о его отношениях с Ольгой Павловной. Он был уверен, что эти отношения никому не известны. И он испугался. Испугался, что вот так нелепо, не желая того, может навлечь неприятности на человека, которого уважал и который был ему дорог.

Он познакомился с Ольгой Павловной полгода назад в конце весны, когда летал в Ленинград защищать изменения, внесённые в проект. Он был тогда подавлен, угнетён одиночеством, и город – этот большой величественный город, в который он был влюблён и куда непременно раз в три года заглядывал без дел, чтобы побродить по улицам, – на этот раз показался ему серым и сумрачным. Солонецкий задыхался в нём, не чаял, как поскорее закончить дела и вырваться, но проектанты тянули с экспертизой, и он вынужден был ждать.

Стояли знаменитые белые ночи, правда, они казались бледными, ненастоящими после белых ночей Снежного. По набережным кружила молодёжь, казалось, весь город наводнен влюблёнными. От этого своё одиночество он ощущал ещё острее.

Он встретил Ольгу Павловну, когда возвращался в гостиницу после очередного визита в институт. В парке обогнал медленно идущую женщину. Его почему-то поразило это: неторопливость её и одиночество. Обгоняя, он оглянулся, встретился с её взглядом, а потом, пройдя несколько метров, опустился на ближайшую скамью, чтобы ещё раз взглянуть в её лицо. И она присела на краешек той же скамьи, стала смотреть сквозь листву перед собой так пристально, словно хотела разглядеть что-то очень важное. Он произнёс несколько фраз о быстротечности жизни и о ненужной суетности. Сказал голосом уставшего человека так, как говорят ещё не верящие в свою старость, ещё уверенные в себе мужчины молоденьким и глупеньким девочкам. Она разгадала фальшь, снисходительно улыбнулась, а ему вдруг захотелось выговориться и, не обращая внимания на эту улыбку, он стал рассказывать о себе, о жене, дочери, без которых он не может жить, но вот так нелепо сложилось, что он остался один. О том, что, может быть, серьёзно болен – обычное дело, сердце, – и если трезво смотреть на вещи, то ему осталось жить не так уж много.

– И самое страшное, я не знаю, как нужно прожить эти последние годы, – сказал он. – Я умею жить только так, как живу. Знаю, что можно лучше и, пожалуй, даже знаю, как, но мне этого не хочется, а значит, я не знаю… Конечно, человек живёт надеждой, до последней минуты, до соприкосновения с небытием, до полного ухода туда, в неведомый загробный мир, но ведь что-то должно меняться, когда он начинает понимать, что его дни сочтены. Должно… Но вот у меня ничего не меняется.

– Значит, вы не собираетесь умирать, – холодно сказала она.

Он обиделся и замолчал, решив, что больше не произнесёт ни слова, но уйдёт только после того, как уйдёт женщина. А она продолжала сидеть и смотреть в сгущающиеся сумерки, совсем забыв о нём.

Наконец он не выдержал и спросил, что она там видит.

– То же, что и вы, – ответила она и помолчав, добавила: – Хотите, я вас провожу?..

– Провожать всё-таки должен мужчина, – растерялся он от неожиданного предложения.

Они пошли к Ольге Павловне.

Была добрая старушка, Олина бабушка, и домашняя стряпня к чаю. Был полумрак маленькой Олиной комнаты и белая ночь, которую они проговорили. Вернее, больше говорил Солонецкий, и только когда за окном пробежали первые троллейбусы, он спохватился, попросил рассказать о себе.