Мари-Бернадетт Дюпюи - Колдовская душа [litres]

– Ты говоришь о тете Марлен и Жанне, а еще – о тете Мари и дяде Фердинанде, – смеясь, перечислила Лиз.

– Которые теперь живут в разных концах Квебека, – добавила Анатали. – Тетя Сидони тоже в свое время переехала и на протяжении двух десятилетий очаровывала своими туалетами монреальских модниц, одновременно воспитывая сына, этого несносного Андре. Господи, вот уж кто в детстве был сорванцом! Сидони с мужем уже удалились от дел, и они заслужили отдых!

– Настоящий семейный клан! – пошутила Селин. – Мам, ты могла бы рассказать нам все это гораздо раньше.

– Как говорится, мои хорошие, – лучше поздно, чем никогда. Когда вы появились на свет (а я вышла замуж поздновато, в двадцать пять), я уже жила в Жонкьере и работала на почте. Можно сказать, я окончательно порвала отношения с приемными родителями – хотела подарить вам счастливое, ничем не омраченное детство. Надеюсь, теперь вы понимаете почему. Когда я была ребенком, я пережила много горя. Поэтому о своих родственниках я вам рассказала, только когда вы подросли и стали засыпáть меня вопросами. Я удовлетворила ваше законное любопытство, ни словом не упомянув о неприятных моментах. Кто моя настоящая мать, я умолчала по причине ее короткой жизни и плохой репутации. Теперь вы знаете правду. И прошу, умоляю, простите меня и не судите строго ни Эмму, свою родную бабушку, ни парня по имени Поль, который был моим отцом.

– Мам, а фотографии твоих настоящих родителей сохранились? – спросила Лиз.

– Да. Два снимка Эммы, на одном ей пятнадцать, а на другом она уже учительница в школе в Сен-Жероме. Что до Поля, Артемиза дала мне его фотопортрет, а еще один снимок – Жасент. Это маленький, помятый, пожелтевший квадратик, но на нем видно, что лицо у Поля очень доброе. Я покажу вам эти фотографии вечером или уже завтра… Что ж, хватит болтать! Нас наверняка уже ждут дедушка с бабушкой. Я хорошо сделала, что позвонила им. Они услышали о несчастье в Сен-Жан-Вианне по радио. Бабушку нужно щадить – у нее слабое сердце, и вам это известно. Поэтому настоятельно прошу: не осаждайте ее расспросами, едва выскочив из машины! У нас будет время все обсудить – вечером, когда соберется вся семья.

– Обещаем! – отозвалась Селин.

Анатали посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Она рассказала дочерям слишком много… Да, она уже сожалела о своей откровенности. Даже если девочки достаточно взрослые, чтобы все понимать, в некоторые детали их посвящать не стоило.

– Ты красивая, мамочка! Включай зажигание! Так хочется увидеть старую ферму, прогуляться по пляжу, – торопила мать Селин.

Вскоре автомобиль на малой скорости катил по главной улице Сен-Прима. Деревня стремительно развивалась, коммерция процветала благодаря наплыву туристов, любителей прогулок и купания. Когда Анатали с дочерьми подъехали к пересечению шоссе и дороги, ведущей к озеру Сен-Жан, Лиз различила невдалеке стройный силуэт Жасент. Ее светлые, посеребренные сединой волосы были уложены в пучок, одета она была в летнее платье бирюзового цвета и одной рукой прижимала к боку корзинку. Загар, приобретенный благодаря жизни на открытом воздухе, скрывал мелкую сеточку морщин, которые выдавали шестьдесят семь весен, прожитых на этой земле.

– Мамочка, посмотри! Там наша бабушка! Притормози! – обрадовалась девушка.

Словно по наитию, Жасент повернулась в их сторону. Стоило ей увидеть за рулем Анатали, а позади нее – симпатичные мордашки девчонок, как ее лицо озарилось широкой счастливой улыбкой. Она помахала рукой, не помня себя от радости.

«Спасибо тебе, Господи! – думала она. – Ты уберег от беды внучек и мою дорогую, мою нежную Анатали! Они приехали, чтобы укрыться у меня под крылом – надолго!»

По ее мнению, это сулило много-много счастья. Старая ферма Клутье снова наполнится детским смехом и громкими голосами, лестница снова задрожит от неудержимой беготни… Собственные дети Жасент выросли и разъехались – как ей показалось, слишком рано. Но жизнь обретала новые краски, как это бывает в большой и дружной семье. Они снова сядут ужинать в кухне, под тиканье стенных часов Альберты, которые по сей день были исправны, а потом выйдут посидеть на крыльце в свете фонаря и, конечно же, вспомнят прошлое под благожелательным взором Пьера, превратившегося в добрейшего патриарха.

«Нет, лучше оставим прошлое в покое, – подумала Жасент. – Моим прелестным гостьям оно, конечно, неинтересно, – все эти старые секреты и потаенные печали…»