Шамплен обернулся – слух у него был превосходный. Выражение его лица было скрыто за маской сдержанного смирения, что являло полную противоположность поведению его тестя, Фердинанда Лавиолетта, – бедный старик безутешно рыдал, цепляясь за руку Лорика.
«Я никогда больше не увижу улыбки сестры!» – думала Жасент; на голове у нее был повязан черный платок.
Доктор Ланжелье привез ее в Сен-Прим около полудня и остался на похоронах. Скрывшись под зонтиком от дождя, доктор печально смотрел на деревянный гроб, опущенный в глубокую, вырытую на рассвете в набухшей от влаги земле яму.
Кюре произносил речь, подготовленную накануне; из-за условий, поставленных Шампленом Клутье, ему пришлось исписать множество черновиков. Фермер настойчиво потребовал, чтобы кюре говорил об Эмме как о первой жертве наводнения. Под этим следовало понимать – о первой жертве правительства и электрической компании Иль-Малиня.
– Мне нужно подумать, – ответил ему кюре.
В итоге он все же не сделал требуемого заявления, поскольку под конец его проповеди речь зашла о подобных несчастных случаях, происходивших ранее в этих краях во время весенних паводков.
Жактанс Тибо со слезами на глазах покачал головой. Кюре окропил могилу святой водой. Не оставляя дедушку, Лорик первым кинул в могилу горстку скользкой от влаги земли. Затем подошла Жасент, вслед за ней – Сидони. Матильда знаком показала им, что присмотрит за матерью.
Мари-Кристин Бернар, стоя чуть в стороне от этого печального собрания, готовилась запечатлеть всю церемонию. Она получила разрешение от Шамплена, но замялась, почувствовав свою неуместность в этой гнетущей атмосфере, быстро спрятала фотоаппарат в сумку, довольствуясь всего лишь одним снимком, который наверняка не получился выдающимся из-за всех этих раскрытых зонтов и мрачного неба с тяжелыми тучами. Статья была практически готова; ее подкрепляло множество проникновенных историй, рассказанных местными жителями, а завершалась она трагической вестью о гибели молодой девушки из Сен-Прима. Она погибла, утонув в озере, – именно так неоднократно повторял ей пылающий гневом и преисполненный отчаяния отец.
Жасент осторожно вглядывалась в лица, надеясь и в то же время опасаясь увидеть среди собравшихся Пьера. Она узнала фотографа – молодую светловолосую женщину – накануне Жасент видела ее в Сен-Методе, в лодке.
Жасент была уверена, что девушка не из местных; заинтригованная, она обратилась к незнакомке:
– Здравствуйте, мадемуазель! Вы были Эмминой подругой? Я ее старшая сестра.
– Добрый день… Нет, я из газеты Le Colon . Сегодня утром я встречалась с вашим отцом по его просьбе.
– Господи, какое упрямство! – не сдержалась Жасент. – Мадам, я умоляю вас: не делайте из моей сестры жертву! Мы выросли здесь, у озера, и часто случалось так, что мой брат, сестры или даже я едва не тонули в озере: всему виной неосторожность или глупость. К сожалению, мне нечего вам больше рассказать, но если вы уважаете правду, то забудьте о фантазиях моего отца. Это только его домыслы! Что же касается матери, то она пережила такое потрясение! Разве можно спекулировать на семейной трагедии ради того, чтобы продать клочок бумаги со статьей?
Пораженная словами Жасент, Мари-Кристин не знала, что ответить. Ее большие, обычно веселые глаза приняли серьезное выражение.
– Вам не о чем беспокоиться, мадемуазель Клутье! У меня не было намерения писать подобное… Я разделяю ваше мнение: человек может утонуть где угодно и когда угодно. Если вы мне не верите, я отправлю вам почтой номер газеты, где будет напечатана статья. Я понимаю вашу боль и боль ваших несчастных родителей. Я так вам всем сочувствую! До свидания, мадемуазель! Мне нужно идти, такси ждет.
– До свидания. И спасибо!
Жасент снова заняла свое место возле матери. Альберта посмотрела на дочь невидящим взглядом, затем пробормотала:
– Я бы хотела вернуться домой. Что мы делаем тут, на кладбище? У меня замерзли ноги! Может быть, уже пришло письмо от Эммы! Подумайте только, Матильда: моя малышка преподает в престижной школе Сен-Жерома!
– Я знаю, Альберта, вы мне рассказывали, – ответила Матильда с состраданием в голосе. – Я отведу вас к вашему отцу, на улицу Лаберж.
– Хорошо, пойдемте!
Сидони в ужасе схватила Жасент за руку. Не было необходимости что-либо говорить. Столкнувшись с умопомрачением матери, которое превращало Альберту в умалишенную, сестры испытывали лишь одно чувство – чувство обреченности.
Читать дальше