Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Я плохо обращаюсь с женщинами. Это происходит со мной уже не первый год, и, наверное, мне не под силу с этим совладать.

Дави, сидя впереди, обернулся и подмигнул другу:

– Серьезности в тебе мало, в этом ты прав. Сначала Жасент, потом Эмма, сейчас Эльфин… Лично мне хватило бы одной, для начала.

– Для начала чего? – усмехнулся Пьер.

– Ну… делать великие дела, – посмеиваясь, ответил Дави, имитируя квебекский акцент, что часто приводило Пьера в бешенство. – Я невинен, как…

Конец фразы унес порыв ветра, и Пьер скорчил смешную гримасу. Он иногда завидовал своему более спокойному другу. «Это мой недостаток, почти что мой крест! – молчаливо упрекал себя Пьер. – Вчера я не смог устоять перед Эльфин, несмотря на то что на сердце у меня было тяжело, ведь я только что узнал о смерти Эммы, только что вновь встретился с Жасент. Говорят, плоть слаба, но в моем случае это слишком мягко сказано».

– Мы подплываем к Робервалю, – произнес Дави. – Смотри, сколько домов окружено водой со всех сторон, и проклятые волны бьют в стены, точно как в Сен-Жероме! Боже мой, если дождь не прекратится, если компания «Дюк Прис» не откроет шлюзы плотин, город будет погребен под водой!

– Ты прав, черт возьми! Чего они ждут? Скольких жертв? – распалился Пьер. – Вперед, приятель, еще довольно далеко! Подниматься по Тикуапе – это то еще удовольствие!

– Это уж точно! Но если бы нам пришлось работать веслами – было бы еще хуже! Зато если бы мы гребли ими против течения, то накачали бы себе вот такие бицепсы! – засмеялся Дави. – Что ни говори, а мотор – отличное изобретение!

Друзья подмигнули друг другу; их лиц почти не было видно под капюшонами дождевых плащей. Дави бросил последний взгляд на ушедшую под воду набережную Роберваля, на корабли, оставленные на волю волн у причала.

«В чем Пьер не прав, – подумал рабочий, – так это в том, что водит своих девушек в постель до свадьбы! Он все-таки чертов везунчик: пока что ни одна от него не забеременела, иначе у него на пальце уже блестело бы обручальное кольцо! Однако надо отдать ему должное – он выбирает только красавиц».

Жасент он видел лишь на фотографии, но с Эммой был знаком лично, а в прошлом месяце познакомился и с Эльфин. О таких девушках можно только мечтать! Особенно ему нравилась Эмма – ее веселый нрав, кокетливое личико и пухлые губки, которые она всегда подводила красным. Когда Дави узнал о ее смерти, то не смог сдержать слез и, не стыдясь, разрыдался прямо в присутствии Пьера.

– Господи! Она утонула! – Дави был в отчаянии.

Как и Эльфин, он, конечно, не знал о том, что это было самоубийство. Пьер инстинктивно хранил эту ужасную тайну, имея все основания предполагать, что и семья Клутье поступит так же. Для ревностных католиков факт лишения себя жизни заслуживает серьезного порицания, а Церковь считает самоубийство тяжким грехом, за исключением случаев, когда его совершает безумец.

«Должно быть, Эммой тогда овладело невероятное отчаяние и она не смогла справиться со своей болью», – подумал Пьер, снедаемый чувством вины…

После ухода Эльфин в тот вечер, когда он узнал о смерти Эммы, Пьер дал волю своей печали и угрызениям совести – он напился, злясь на себя, а заодно и на весь мир.

Затем полночи он, словно в лихорадке, вспоминал лучшие мгновения, проведенные с Жасент, благословенное время помолвки, когда они часто, рука об руку, прогуливались по деревне в сопровождении Лорика и Сидони.

– Могли бы вы оставить нас ненадолго? – обращалась к ним Жасент.

– Что же, как всегда, – смеясь, отвечал Лорик.

Тогда они наслаждались присутствием друг друга под сенью кленов, опьяненные пылкими объятиями тесно прижатых тел, жадные до страстных поцелуев и теряющие от них рассудок. Сколько раз Жасент чуть было не уступала его мольбам, но в последний момент, когда его рука уже добиралась до заветной цели, передумывала?

– После свадьбы у тебя будет полная свобода, – кокетливо говорила она, в утешение одаривая Пьера веселой улыбкой.

Они так любили друг друга, между ними была такая душевная близость, что Пьер ни на миг не усомнился в обещаниях, которыми они обменивались. Поэтому разочарование оказалось еще более жестоким. Не в силах бороться с бессонницей, он задавал себе один и тот же вопрос: в чем была настоящая причина отказа Жасент? И не мог найти ответа. Тогда он понял, какую печальную роль сыграла в его судьбе Эмма. «Я мстил, – терзал себя Пьер. – Изначально я этого не осознавал, но в тот день, когда Эмма призналась, что написала Жасент о наших отношениях, я испытал странное удовлетворение. Я последний из негодяев: я надеялся, что смогу вызвать ревность обожаемой мной женщины, воспользовавшись ее сестрой, восемнадцатилетней девушкой».