Наталия Костина-Кассанелли - Найти, чтобы потерять [litres]

– Моя новая героиня будет настоящим чудовищем, – предупреждаю я, но Уточку уже не остановить.

– Иногда жизнь поворачивается так… и с тобой происходят такие мерзости… такие необъяснимые вещи, что ты просто вынужден стать чудовищем! – выпаливает она и одним духом допивает остатки вина.

Да. Она права. Иногда жизнь начинает играть тобой, как шариком от пинг-понга. Колотит тебя со всех сторон – только успевай подпрыгивать. А потом, наигравшись, она тебя бросает и уходит. И кто-то случайный еще и наступает сверху, и расплющивает до полной катастрофы. Все! Ты больше никуда не годишься. Ты лежишь сором в углу и ждешь, пока тебя бросят к такому же сору, а потом засунут в печь, потому что ты уже ни на что не годен. И ты мечтаешь уже не вырасти и стать красивым теннисным мячом, или изысканным мячиком для гольфа, или даже глобусом – предел всех возможных желаний – нет, ты грезишь хотя бы о прежнем: чтобы тебя швыряло и било. Плющило и шибало изо всех сил. Только этого уже никогда не будет. Ничего больше не будет. Гамовер – как говорили мы в детстве, когда у нас были такие смешные компьютерные приставки к телевизору, на которых можно было играть в «Марио». Гейм овер. Конец игры. Ты стал ничем. Хламом. Мусором. Или вывернулся, выпал из предназначенной роли и вообще стал чем-то иным. Резиновым мячом-кляпом, который заталкивают в рот приговоренному к расстрелу. Потому что палача раздражает, когда кричат и плачут. Ты не приобрел иную форму, с виду ты такой же, как все, но… Ты все равно изменился. И изменился куда больше, чем если бы перестал существовать, – потому что ты превратился в чудовище. Почему и зачем это происходит? Вряд ли я смогу объяснить. Я даже и пробовать не буду, поскольку объяснять – не моя сильная сторона. Я просто об этом расскажу.

Ей не нравился этот мужчина: многословный болтун, позер, хвастун, пошляк, волокита. Однако он владел знаниями и вещами, недоступными ей и нужными ей, и она не могла получить все это иначе, как уступив. Пусть возьмет что хочет: этим она уже не дорожит.

– Почему ты такая холодная, Мари? – вдруг спрашивает он – тот, который чего только с ней ни проделывал, однако же это была не она, совсем не она! Она научилась выключать себя – ту, которая настоящая, еще в детстве, когда в ее комнату входили Антуан и Франсуа и закрывали двери на ключ. Один держал ее за руки, а второй заталкивал ей в рот грязный носовой платок, скрученный в тугой ком, – вонючий тряпичный мяч, который она кусала, обливаясь слезами, когда они, задрав ей юбки, пыхтя и сопя, по очереди дергались на ней. А потом ее выдали замуж, и оба брата – и Франсуа, и Антуан – пожелали ей счастья. Гадко улыбаясь и смахивая несуществующие слезы вполне реальными носовыми платками. Ей снились эти проклятые платки – и шарфы, которыми они привязывали ее руки и ноги, чтобы она не брыкалась. У нее были рослые, красивые братья. И муж был красивый. Только она его не любила – потому что в первую их ночь он проделал с ней то же самое. Или почти то же самое – не привязывая и не затыкая рот, – но… все так же торопливо, молча, стыдно, некрасиво, больно…

Этот, который с ней сейчас, наверное, даже излишне ласков, но что ей с того? Она не умеет этим пользоваться, ей это ни к чему! Делай что хочешь, но быстро – и не мешай, не задерживай, когда она хочет после этого уйти! К чему разговоры, когда беседовать не о чем?

– Почему? – настойчиво спрашивает он.

Она молчит. Она привыкла молчать, однако это только снаружи. Внутри она до сих пор кричит, и ругается самой площадной бранью, и желает им всем сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть!

Всем.

И обоим братьям.

И своей сестре.

И своему отцу.

Потому что они все всё знали.

И тоже держали ее за руки! Даже когда они до нее не дотрагивались! Даже когда были совсем в другом месте. Они все равно держали!

Сестра стояла за дверью, когда братья насиловали ее. И уходила, когда она плакала. Проверив напоследок, плачет ли она, Мари? Которая была красива, а она нет! Совсем, совсем некрасива! У сестры были заячья губа, и волчье нёбо, и одна сухая нога, которую она волочила, и голос ее больше походил на карканье, нежели на человеческую речь.

Отец знал обо всем. Потому что она сама ему рассказала! Поэтому да, он знал! Но он сказал, что она все это выдумала. И что у нее, Мари, злой, неблагодарный нрав. Ей нужно возблагодарить Бога, что она красива и может выйти замуж, в то время как ее сестре дорога только одна – в монастырь. И что ей, бедняжке, можно только посочувствовать. В то время когда Мари-Мадлен нужно примерно наказать! И ей снова задрали юбки… и снова привязали руки и ноги, потому что она брыкалась и отбивалась так, будто в нее вселился бес! Рот ей в этот раз не заткнули, и, пока ее пороли розгами, она кричала, кричала, кричала, кричала!..