Елизавета Бута - Давай ограбим банк

— Здравствуйте, — говорю я, когда парень прощается с мужчиной, чтобы пойти купить себе выпить в баре.

— Здравствуйте, — непонимающе кивает мужчина, едва скользнув по мне взглядом.

— Мне сказали, что у вас есть вакансии, — договариваю я.

— Есть. Хочешь здесь работать? — кивает он и оценивающе разглядывает меня.

— Хочу.

— Об опыте работы, я так понимаю, спрашивать бессмысленно?

— Мировой.

— Это как?

— Новый Орлеан, Цинциннатти, Джексон. Я много где в кинотеатрах работала.

— Любишь путешествовать?

— Люблю кино, — отвечаю я.

— Надолго здесь?

— Да.

— Условия работы знаешь?

— Нет.

Какой-нибудь тренер по личностному росту точно влепил бы мне двойку за собеседование. И тем не менее, когда я выхожу из кинотеатра, у меня уже есть работа. Причем такая, на которой я обязана по двенадцать часов в день сидеть за стойкой рецепции и смотреть кино. Идеально.

На следующий день ровно к назначенному времени прихожу в участок. Марко ждет в кабинете. Он сидит в кожаном кресле с высоким подголовником и пристально наблюдает за тем, как я топчусь на месте. На столе лежат папка с бумагами и телефон. Мне становится страшно. Уже стала забывать о том, как сильно боюсь людей. Сейчас мне кажется, я близка к тому, что называется панической атакой.

— Хотелось выяснить все детали вашего заточения, — говорит он, когда я сажусь перед ним.

— Я вроде бы все уже рассказала.

— Нет.

— Почему вы так решили?

— Потому что я вам не верю. — Марко выходит из-за стола и начинает ходить по кабинету, то и дело оказываясь в неприятной близости от меня.

— Почему?

— Не обижайтесь. Это просто статистика. Самая неточная из наук. Согласно ее данным, девяноста процентов заложников убивают в течение первых суток. Вы же продержались пару месяцев. И знаете, что бывает с людьми, которые умудрились продержаться такой срок? Они становятся соучастниками и подельниками преступников. В этом нет ничего плохого. Честное слово. Это всего лишь единственный способ выжить. Сотрудничество. Так вот я и хочу выяснить, как именно вы сотрудничали с Микки. — Он наклоняется и говорит все это, глядя мне в глаза. Это напоминает кролика и удава.

— Послушайте… — Некрасивый вздох. Пауза. Раз. Два. Три. Это просто разговор. Тебе здесь не сделают ничего плохого. Успокойся, Верена, черт возьми. Все это я говорю себе, но мне жизненно необходимо чем-нибудь отгородиться от этого человека. — Дайте телефон, пожалуйста, — прошу я.

— Зачем? — настораживается он. По меньшей мере это очень странная просьба.

— Можно без симки. Я два месяца провела в качестве заложницы, имею право на то, чтобы немного свихнуться. — Он недоверчиво протягивает мне телефон. Как будто дозу наркоманке. Включаю на нем камеру и начинаю изучать плитку на полу, которая отражается на экране телефона.

— Послушайте. Меня взяли в заложницы. Ленц сбежал с деньгами. Меня заперли в подвале. Я чуть не умерла. Потом он потащил меня в какой-то другой город. Он пользовался планшетом и телефоном, ходил по людным местам, но его никто не замечал. Я даже умудрилась уговорить его послать чертовы снимки. Даже рисовать на асфальте этих птичек. Что еще нужно было заставить его сделать, чтобы вы его нашли? Чтобы он позвонил и сообщил адрес? И сейчас вы мне говорите, что не верите мне? — Мне больше не нужно смотреть в камеру телефона. Чувствую, что больше не боюсь этого человека. Вернее, боюсь не так, как раньше. Я контролирую этот страх.

— Ты уговорила его рисовать птичек на асфальте? — изумленно переспрашивает Марко.

— Да. А что?

— Ничего. Верена, расскажи мне все, что знаешь о Микки, — проникновенно просит Марко. Он так резко меняет тактику поведения, что я не успеваю сразу среагировать.

— Что вы имеете в виду?

— Что он любит, что не любит, что читает, какую музыку слушает? Все, что в голову взбредет.

— Он… любит рисовать, — говорю я и с самым наивным видом поднимаю на него глаза.

— Мальчик сказал девочке: «Все эти звезды я дарю тебе» и долбанул девочку тазиком… Это я к тому, что, может быть, Микки и подарил тебе звезды, но только по методу этого тазика, понимаешь? — спрашивает он и незаметно для себя переходит на «ты». Снова киваю. Допрос длится еще какое-то время. Марко расспрашивает меня о том, что происходило в эти два месяца. Минут через сорок в дверь стучатся.

— Войдите, — раздраженно откликается Марко, и лицо его сминается по нестандартному лекалу. Обычно оно сжимается от смеха или оскала, сейчас оно скривилось от досады.