Илья Рясной - Мокруха

— Где Карина? — отрывисто бросил Глен.

— Тебе лучше знать. Я же с ней не живу.

— Это еще вопрос. Вы бы мило смотрелись, две лесбиянки.

— В жизни не увлекалась подобным.

— Мне срочно нужна Карина. Она здесь не возникала?

— Нет.

— Ты не врешь? — Глен уселся напротив нее. — А может, врешь? — Он хлестнул ее ладонью по щеке.

— Не вру! — воскликнула Татьяна, хватаясь рукой за щеку. К пощечинам за свою жизнь она привыкла, но они не доставляли ей удовольствия.

— Врешь! — Он хлестнул ее другой рукой.

— Не вру!

— Врешь! — Глен рывком разорвал на ней платье и провел острым как нож ногтем по груди, оставляя красную полосу. — Врешь! — Он дернул ее за волосы. — Еще как врешь! — Он притянул ее к себе и уставился на нее немигающими глазами.

— Не видела я ее. Правда. Отпусти.

— Не видела так не видела, — произнес Глен будничным голосом, отпустил ее и встал со стула. — Она у тебя появится. Ты позвонишь по этому телефону… Не позвонишь, пожалеешь, что родилась на свет. Я тебя и в Москве, и в Бразилии найду. Сперва серной кислотой вымою, а потом отрежу голову. Понятно, красотка?

— Ты чего так озверел?

— Я тебе сказал. Ты запомнила.

Он ушел, а Татьяна долго не могла прийти в себя. Тенгиз отпаивал ее чаем, приговаривая:

— Во беспредельщики! Во сволочи!

В два часа позвонили из офиса фирмы «Верблюд» и попросили на ночь девочку. Напарницу Татьяны увезли. В три ночи позвонила Карина.

— Мне нужно тебя видеть. — По голосу можно было определить, что она на грани срыва. — Необходимо. Прямо сейчас.

— Ладно.

Они обговорили место. Татьяна надела пальто, шапку.

— Ты куда? — удивился Терентий.

— Нужно на пару часов.

— А работать кому?

— Какая сейчас работа? Время прошло. Звонков нет.

— Ладно, иди.

Татьяна села в свой старенький «жигуль», который приобрела по случаю и вполне приспособилась чинить сама, а если не получалось — торговалась с ремонтниками в автосервисах. Машина была очень кстати.

Памятник Маяковскому установили в городе в знак того, что великий поэт несколько раз бывал здесь. Площадь, на которой он стоял, в три часа ночи была совершенно пуста.

— Трепачка, — вздохнула Татьяна и прибавила в адрес подруги парочку более крепких словечек. Карина обещала уже ждать, но ее не было.

Карина появилась из подъезда, загнанно озираясь. Пробежала через площадь. Упала на сиденье.

— Ты чумная какая-то, — сказала Татьяна.

— Ох… — Она не выдержала и разрыдалась, вцепившись в плечи подруги, как за спасательный круг.

— Успокойся, дуреха, не плачь. — Татьяна гладила ее по голове, сдерживаясь, чтобы не расплакаться самой. — Ладно, ладно, успокойся, а то в городе наводнение будет.

Через некоторое время Карина пришла в себя.

— Он убьет меня.

— Глен?

— Да.

— Брось. Они на словах все крутые, — неуверенно возразила Таня.

— Убьет. Он убийца. Я бы тебе такое могла рассказать… — Она опять заплакала, и потребовалось еще несколько минут, чтобы привести ее в себя.

— Я ударила его бутылкой. И ушла. Он меня убьет. Я знаю… Татьяночка, помоги мне. Мне больше никто не поможет. Посоветуй хоть что-то.

— Уезжай.

— Куда? На какие деньги? Как?

Татьяна задумалась, потом пошарила в сумочке и вытащила ключ.

— Люся все в дурдоме лечится, я присматриваю за ее дачей. Недалеко от города. Поживешь там несколько дней, а потом решим.

— Танюша, если бы не ты… Я никогда не забуду!.. Спасибо. — Карина вновь разрыдалась.

Таня вздохнула, тоже смахнула слезу, размазала тушь по щеке, не заметив этого.

Отвезя Карину на дачу, Татьяна возвращаться в офис не стала — все равно под утро работы никакой. Да и не в таком она настроении, чтобы обслуживать всех этих клиентов. Она приехала к себе на квартиру, которую снимала уже три года. Она не находила себе места, металась по комнате, выпила джина с тоником… Перед глазами стояла картина — от выплеснутой в лицо кислоты кожа съеживаетеся, сползает, обнажая череп. Лицо, ее красивое лицо, которое она так лелеяла, превращается в жуткое кровавое месиво…

— Ну их всех к… матери, чтоб у них!.. — забористо выругалась Татьяна. С размаху плюхнулась на диван и потянулась к телефону…

Люсина дача представляла из себя дощатый продувной трехкомнатный дом, жалобно стонавший под порывами ветра. Большая чугунная печка не позволяла, однако, замерзнуть здесь окончательно.

Сколько Карина просидела, закутавшись в два одеяла и подбрасывая поленья в печку, она и сама не знала. Часы стояли. Кусочек неба, очерченный окном, начинал светлеть. На пороге стоял новый день, который не сулил ничего хорошего. Карине казалось, что она попала в тупик, что ей перекрыли все выходы, что эта мрачная дача — некое преддверие ада, что мороз, отчаянье, безысходность взяли ее в плен и ничего никогда не изменится к лучшему.