Илья Рясной - Мокруха

— Да, как обычно.

— На этом лохов и делают. Пока мадам пыхтит в давке, оберегая свою невинность и напрочь забыв о своей сумке, щипач у нее выдергивает сверху кошелек. В автобусе зевать нельзя — тут же обуют.

— Слава, когда ты говоришь на таком языке, ты пугаешь меня.

— Рецидивы проклятого прошлого. Беспризорное детство. Юность, проведенная на помойках. Это сразу не перечеркнешь чтением Гомера в подлиннике.

— Когда ты начинаешь употреблять дурные слова, мне начинает казаться, что прошлое может возвратиться.

— Нельзя дважды войти в одну реку, — блеснул Гусявин цитатой из книги «Умные мысли». Книга эта была настоящей находкой. Из нее бесконечно можно черпать фразы, которыми не стыдно отметиться перед Галей и ее ненормальными подружками. Однако в последнее время игры эти немного поднадоели, и Гусявин стал все чаще употреблять привычный ему жлобский жаргон. И пел все чаще не какой-нибудь «Шумел камыш», а «С Воркуты далекой мать сыночка ждет». Галя начинала немножко привыкать к этому. Интересно, что бы с ней сталось, узнай она, каким образом Гусявин зарабатывает на жизнь? Впрочем, этого можно не опасаться. Наивности некоторых людей подвластны любые высоты. Она всерьез восприняла все, что написано в визитке Гусявина, и считала, что он действительно дает какие-то консультации в своей фирме.

— Как поживает ваша цитадель культуры? — спросил Гусявин и откусил от отбивной здоровенный кусок.

— Плохо. Денег на закупку книг почти не дают, новые книги посетители воруют. Недавно украли прекрасное издание — «Этику» Спинозы. Неужели человек, читающий такую книгу, способен взять чужое?

— Кто читает? Не смеши мои подметки. Он толкнет твою «Этику» со скоростью свиста — на бутылку хватит.

— Немыслимо. Куда мы идем? Зарплату обещали повысить, теперь говорят — в ближайшие три месяца не надейтесь. Ждите. А что ждать? Дальше только голод!

— Это у нас-то? Вон — осетрина, пиво заморское, икра в холодильнике.

— Мне иногда стыдно. Вон у Елизаветы Максимовны зарплата меньше ста тысяч, а она двадцать лет у нас работает. Ее доктора наук, журналисты, писатели знают и уважают. Благодарны ей. И — сто тысяч, да еще зарплату вытащили.

— Гайдара видела? Он говорит — крутитесь, братья, авось выживите. Вот я кручусь, и мы осетрину едим.

— Как ей крутиться? Сигаретами торговать?

— А чем плохо? Водкой, что ли, лучше?

— Да ты что, Слава!

— Не хочется ей? Есть еще один вариант: пусть тоже по карманам шарит. Может, кто-то из ее профессоров или писателей карман ей и обчистил. Они тоже по двадцать долларов получают, вот и крутятся.

— Слава, как ты можешь! — Галя попыталась вскочить, но Гусявин удержал ее за руку.

— Шучу я. Я же не всерьез. Можешь Лизавете денег взаймы дать. — Он поцеловал Галю, и она моментально размякла.

— Так, восемь двадцать пять, — засуетился Гусявин и потянулся за пультом дистанционного управления. Загорелся экран «Сони», и в комнате зазвучала привычная мелодия «Санта-Барбары».

— И хочется смотреть тебе такую ерунду? — в который раз удивилась Галина.

— Не «Фауст» Гёте, конечно, но затягивает, зараза. — Гусявин отхлебнул из фарфоровой кружки английское пиво, устроился в глубоком кресле и расслабился, заслышав голос переводчика:

— Но ведь Сиси ни о чем не знает…

В самый разгар незнамо какой серии зазвонил телефон. Гусявин выругался шепотом и поднял трубку.

— Але.

— Сявый, это Глен.

— Вижу, что не президент Миттеран. Что у тебя?

— Видел рекламу «Случилось страшное»?

— А если серьезно?

— Кое-какая проблема.

— Неприятная?

— Черти тебя дери, а какая же еще?! — взорвался Глен. — Приезжай ко мне! Сейчас же!

Карина привыкла ко всему. Но с каждым днем с Гленом становилось все тяжелее. Она жила в сумрачном мире, полностью придавленная волей Глена, образом жизни Глена, прихотями Глена, настроениями Глена. Притом настроение его с каждым днем становилось все отвратительнее, а прихоти — экстравагантнее и опаснее. Если бы в голове у Карины были не опилки, а мозги, она бы не могла не понять, что Глен подвержен приступам маниакально-депрессивного психоза. Дни угрюмого ничегонеделания, одинокое сидение часами с остекленевшими глазами перед очередной бутылкой водки «Распутин» (он почему-то полюбил именно этот сорт и хлестал водки с каждым днем все больше и больше) сменялись подъемом, лихорадочной активностью, агрессивностью. Что он выкинет в таком состоянии — можно было только гадать. Как-то он привез Карину на какую-то дачу, где их ждали Йошка Цыган и три валютных проститутки, обычно подрабатывавших у «Интуриста». Веселье вылилось в отвратную групповуху, безумную оргию, которую Глен приказал одной из девок снимать на видеокамеру. Йошка, накурившись марихуаны, стал крутить проституткам руки и жечь сигаретами ляжки, одну избил так, что посадил ей под обоими глазами здоровенные синяки. Глен по привычке в порыве страсти начал хлестать Карину по грудям — ему это доставляло удовольствие, а ей — жуткую боль.