Эдуард Хруцкий: Место преступления - Москва

— Вы ко мне завтра утром приезжайте, домой. Адрес знаете?

Игорь кивнул.

Над Сокольниками утро. Еще совсем рано. Пустые аллеи парка прошивают солнечные лучи. Ветерок тащит палую листву. Никого. Только на стадионе ”Шахтер” весь двор забит машинами. Все больше ”Жигули” и ”Волги” с личными номерами.

Высокомерно пристроился у самых дверей спортзала серебристый ”мерседес”.

Поперек двора блестит черным лаком ”Волга” со штырем-антенной над крышей. Казенная руководящая машина, с ответственными номерами.

Борис Петрович Громов, помахивая спортивной сумкой, вышел из спортзала. Рядом с ним, показывая всем свое знакомство ”накоротке” с этим человеком, Слава Голубев.

Шофер выскочил из машины, услужливо принял из рук шефа сумку и ракетку.

— Ты, Боря, в контору? — спросил Слава.

Это было произнесено без признаков фамильярности, словно титул.

Громов снисходительно улыбнулся, посмотрел на Славу.

— Это ты человек свободный, а мы…

— Генерала-то когда дадут?

— Обещают к ноябрьским.

— Пора, давно пора.

— Ну будь.

Громов сел в машину, она развернулась и вылетела на улицу. Милиционер, стоявший на углу, бросил руку к козырьку. Слава, улыбаясь, смотрел вслед удалявшемуся автомобилю до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом.

В тот же миг улыбка стерлась со Славиного лица. Злое оно стало. Злое и раздражительное.

А Громов ехал по Москве, краем глаза ловя взлетавшие к козырьку руки инспекторов ГАИ. Его машину узнавали. От поста к посту передавали сообщение. Перекрывалось движение. Несся по городу черный автомобиль с антенной радиотелефона. В такие минуты Громов как никогда чувствовал свою значимость и важность.

В переулке Замоскворечья ломали дома. Стрела экскаватора, словно рука с кистенем, с размаху ударила клин-бабой в грудь маленькому особняку.

Но выдержал домик. Только, как слезы из глаз, брызнули остатки оконных стекол.

И снова отвел ”кистень” экскаватор. Клин-баба, угрожающе раскачиваясь на тросе, примеривалась. Снова гулкий удар. Клуб пыли поднялся над улицей.

Треснула стена, посыпалась замысловатая лепнина, медленно начала оседать крыша.

Игорь Корнеев остановился напротив, курил, смотрел, как безжалостно рушат дом. Половина его уже обвалилась, видны были комнаты, обрывки обоев, оставленные умирать вместе с домом вещи.

Корнеев докурил, бросил сигарету и вошел в подъезд трехэтажного здания.

Он быстро поднялся по лестнице. У дверей с табличкой восемь остановился.

Список фамилий жильцов, прикрепленный возле звонка, был длинным и напоминал орденскую колодку.

Игорь безуспешно пытался найти нужное имя. Отчаявшись, нажал кнопку один раз. Дверь приоткрылась на ширину цепочки, и в щель выглянуло недовольное старушечье лицо.

— Тебе кого?

— Толика.

— Ему два коротких и один длинный. Слепой, что ли?

— Очки забыл.

— А ты ему кто?

— Товарищ по работе.

— Работа… Вся его работа водку жрать да девок водить…

— Мамаша, дома Толик, скажите мне толком?

— А где ему быть…

Цепочка звякнула, дверь отворилась.

— Где ему быть, — продолжала старуха, — спит работничек. Нормальные люди уже целый час трудятся, а этот…

Игорь вошел в длинный темный коридор. В его полумраке угадывались сундуки, висящие на стене корыта, вешалки с барахлом, какие-то ящики. После яркого утра полумрак коридора слепил, и Корнеев ступал нерешительно и осторожно.

— Ты прямо, прямо иди, — бубнила за спиной старуха.

Игорь плечом ударился о корыто, и оно глухо загудело.

— Вот его дверь, — сказала старуха, — напротив моей. Так что я все вижу.

Букву ”и” в последнем слове она произнесла многозначительно длинно.

У дверей комнаты Толика на крючке висело автомобильное колесо.

Пожилая женщина, повернувшись к Игорю спиной, покопалась в замке, отперла его.

В коридор ворвался свет и слова радиодиктора:

”…Чем важен для нас сентябрь нынешнего 1982-го? Небывалым подъемом творческих сил всех советских…”

Дверь захлопнулась, и полумрак словно стер многозначительный радиоголос.

Игорь нажал на дверь, и она подалась. Он вошел в странную полукруглую комнату, хаотично заставленную громоздкой старой мебелью. Ногой он зацепился за автомобильное крыло, лежащее прямо на полу, и оно загудело словно оброненное корыто.

— А… Кто?..

Вскочил на постели Толик. Он был худой, взъерошенный, со спутанными волосами.

— Ты чего, мужик? — хриплым со сна голосом спросил он. — Ты чего?..