Микаэль Крефельд - Секта

В эту минуту над головой у него загрохотал гром, и он двинулся дальше, следуя вдоль возвышавшейся на метр кучи. Впереди он завидел мальчика, тот таращился на Томаса погасшим взглядом. Худенькое личико было в темных разводах, под глазами – синяки. У мальчика был вид голодающего, и грязный синий комбинезон висел на худых плечах, как мешок. Томас хотел с ним заговорить, но мальчик повернулся и кинулся прочь, меся грязь босыми ногами.

Томас огляделся по сторонам, и тут в нос ему ударил неприятный запах. Одновременно сладковатый и тошнотворный, он пробивался сквозь навозную вонь. Он помнил этот запах еще с тех времен, когда служил в полиции и ему приходилось проверять адреса, где жильцы жаловались на странный запах из квартир, откуда давно никто не показывался. Этот запах – запах смерти – ни с чем невозможно спутать.

Шлепая по грязи, Томас направился через двор к баракам, куда побежал мальчик. Дойдя до середины двора, он увидел впереди группу мужчин, занятых починкой навеса для машин. Все они были наголо обриты и одеты в поношенные рабочие комбинезоны. Усердно продолжая трудиться, исхудалые работники, латавшие жестяную кровлю, не обратили никакого внимания на Томаса, когда он проходил мимо. Несмотря на шум дождя, барабанившего по крыше, Томас расслышал, как они хором бубнят одни и те же слова: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться… Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться».

Пройдя мимо работников, Томас увидел старый репродуктор, установленный возле гаражей на высоком столбе. Оглядевшись вокруг, он заметил еще несколько таких же рядом с бараками и вдоль дорожки, ведущей к большой постройке, где, по-видимому, располагались производственные помещения. На нескольких столбах были также размещены камеры наблюдения, и Томас подумал, что если кто-то следит по мониторам, то его наверняка давно уже обнаружили. Томас пошел к двери первого барака, окна в нем были закрыты ставнями. Прежде чем взяться за ручку, он постучал, но дверь оказалась заперта. Через открытую площадку у него за спиной рысцой пробежали две женщины. Они были одеты в одинаковые рабочие комбинезоны, а их коротко стриженные волосы были прикрыты платками. Они посмотрели в его сторону, но не останавливаясь проследовали мимо к производственному зданию. Томас прошел к следующему бараку и подергал за ручку двери, но и тут тоже было заперто. Вдруг из ближайшего репродуктора раздался громкий щелчок, затем заиграл расстроенный орган. Под музыку нараспев заговорил низкий голос: «Брат, сестра, пришло время твоего спасения, чтобы тебе обрести счастье на земле и на небе. Благословен Господь наш. Благословенно Слово Его. Сын Его и Дух Святой. Служи Господу, и Он смилуется над тобой, грешным… И даже если ты пойдешь долиною смертной тени, не бойся зла, ибо Господь с тобою. Жезл Его и посох Его – они успокаивают тебя. Помни мудрые слова: Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться».

Звучавший из репродуктора голос сопровождал Томаса, пока он шел по крутой дорожке, ведущей к производственному зданию. Дойдя до длинного строения, Томас увидел, что оно протянулось до нарядного белого дома, царственно вознесенного на холме над остальным имением. У открытых ворот производственного цеха кишело множество народа, люди, одетые в синие рабочие комбинезоны, толкали перед собой тачки. Томас остановился перед входом у них на дороге, но на него никто не обращал внимания. Казалось, все нарочно стараются его не замечать и только бормочут слова молитвы, которую вновь и вновь повторяет голос из репродуктора.

Постояв так немного, Томас зашел в темное вытянутое помещение. Там сильно пахло аммиаком, и ему пришлось прикрыть нос и рот рукавом, иначе невозможно было дышать. Бригада рабочих с лопатами и граблями принимала компост, который завозили в зал работники с тачками и укладывали его длинными ровными рядами. За ними следовала другая группа рабочих с алюминиевыми канистрами за спиной, поливая грядки раствором аммиака при помощи примитивных распылителей. За ними шла следующая группа, посыпая темные компостные грядки белой известью.

«Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться… Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться», – монотонно неслось из размещенных под потолком репродукторов.

Томас был потрясен увиденным. Сказать, что «Гефсимания» – исправительный лагерь, значило сильно приукрасить действительность. Это был настоящий концентрационный лагерь. Несмотря на удаленность общины от всякого человеческого жилья, можно было только удивляться, как еще никто не забил тревогу и не рассказал людям, чтó здесь творится, а власти не положили этому конец. «Гефсиманию» давно следовало закрыть, а виновных или, вернее сказать, виновного в этом безобразии – Якоба Месмера – привлечь к ответу. И скорее всего, то, что Томас успел увидеть за такое короткое время, было еще не самым страшным из того, что тут происходит.