Ханс Шерфиг - Пропавший чиновник

Вечерами Герберт Джонсон прислушивается ко всем этим звукам. Он стоит у голубой калитки и смотрит вдаль на белое болото, в котором так энергично проявляется жизненная сила. Комары звенят над головой и сосут кровь.

Соловьи и лягушки задают такие концерты, что он не может уснуть. Задолго до восхода солнца принимается куковать, как одержимая, кукушка. Она сидит в кустах, и ее «ку–ку» проникает через окна спальни. Она уже напророчила Джонсону сотни лет жизни.

В это время года все живое теряет голову.

Но и люди не очень благоразумны.

Мартин Хагехольм, этот ревнитель закона и нравственности, — большой специалист по части выслеживания влюбленных парочек. Он появляется словно из–под земли и разгоняет их: «Противно смотреть, как они ведут себя!»

С вершины холма он смотрит в бинокль, затем подкрадывается и застигает их на месте преступления.

— Сообщите ваши фамилии и адреса, — запальчиво кричит он. Если это не местные жители, они с перепугу принимают его за представителя полиции. И он торжественно заносит их фамилии в книжечку.

— Вы записаны! Вы еще обо мне услышите! — мрачно говорит он.

Дома Хагехольм рассказывает Йоханне про непристойности, которые он видел.

— Представь только себе. Она была на нем. Нынче все в мире шиворот–навыворот! Хи–хи–хи!

— Да, у людей как будто мозги набекрень, — вторит ему Йоханна. — И нисколечки им не стыдно!

Рот ее судорожно кривится, будто она хочет еще что- то сказать.

Казалось бы, вокруг тишь да гладь, а между тем здесь творятся такие дела, что глазам своим не веришь.

Почему, спрашивается, фургон сыроваренного завода часами простаивает на опушке леса? Как вы- думаете, чем в это время занимается шофер?

Хагехольм располагает на этот счет самыми исчерпывающими сведениями. Оказывается, в машине расположилась с шофером молодая дама, снявшая дачу на одном из холмов. Вот они каковы, эти копенгагенские дамочки.

Но ведь это непорядок, нельзя же спокойно смотреть на подобное безобразие! Хагехольм снимает телефонную трубку и звонит сыровару в город. Пусть знает хозяин, чем занимается его шофер в лесу.

И все–таки, несмотря на возмущение и негодование местных жителей, фургон попрежнему каждый день подолгу стоит на опушке леса. Должно быть, в городе к этому относятся безразлично, и шофер, этот распутник, может делать все, что ему заблагорассудится.

Становится жарко. Люди жалуются на засуху.

— Этак может случится неурожай! Свекла не растет, да и хлеба не колосятся! Такого старожилы не упомняг!

Герберту Джонсону уже не приходится думать о топливе. Теперь его донимают мухи. Но он догадался подвесить липкую ленту к лампе. И теперь гордится своей изобретательностью и практическим складом ума.

Улитки в его аквариумах кладут яйца. Водяные пауки произвели на свет детенышей и тут же сожрали их. В банках кишмя кишит. всякая живность, и здесь тоже происходят страшные вещи.

По воскресеньям копенгагенцы начинают выезжать за город. Владельцы домов, расположенных на холмах, заново покрасили дощечки с объявлениями о сдаче комнат. Из вереска выползают гадюки. Они лежат на тропинках и греются на солнцепеке. Покровители природы смотрят на них с нежностью.

В это время года жителям деревни обычно навязывают детей из Копенгагена на время каникул. Особенно трудно устроить в деревне на лето мальчика.

Йенс Йенсен не хочет взять даже и девочку. С него хватит и Карен. Она здоровая и крепкая и уж как–нибудь оправится о работой по дому. Чего ради брать в дом лишнего едока?

Другое дело Хагехольм, — Йоханна стара и уже не так проворна, как в былые времена. Он выписывает из города на лето девочку. Но, конечно, из старших классов. Йоханна все откладывает большую стирку до ее приезда. И генеральную уборку тоже. Наступает время, когда надо заниматься вареньями и соленьями. Да, у «каникулярной дочки» Хагехольма в работе недостатка не будет.

Мимо дома, по дороге, все чаще проносятся автомобили. Теперь это уже не только машины булочника, мясника, сыровара и беспокойного Хагехольма. Проезжают и огородники со свежей редиской, и торговцы щетками, и горожане в поисках дачи.

Начинается дачный сезон.

В умывальной губке Джонсона поселились уховертки. Пауки опускают с потолка длинные нити прямо над кроватью и ползают по ним вниз и вверх. К липкой ленте пристали мухи и жужжат, жужжат, пока не умирают.

Настает пора экзаменов. Джонсон сдал на своем веку столько экзаменов, что они засели у него в крови. Поэтому наступление весны для него всегда сопровождается каким–то гнетущим ощущением. Весна — это зубрежка, повторение пройденного. А первые летние дни — это уже сами экзамены. В школе, в университете–все то же ощущение. Сияние солнца, тепло, цветущая сирень в парках — это означает экзамены и страх. Так было с семи лет и до двадцати пяти. Сколько похищенных весен! Потом экзамены Лейфа. И снова все то же: страх, занятия, зубрежка. Лето и экзаменационная горячка — эти два понятия сливаются в неразложимое целое.