Ханс Шерфиг - Пропавший чиновник

— Да, — говорит Хагехольм. — Печально быть одиноким.

А Йоханна стирает слезу краешком фартука.

Несколько минут царит унылое молчание. Джонсон делает отчаянную попытку проглотить дешевое и непортящееся печенье Йоханны. Но у него не хватает слюны. Приходится отхлебнуть глоток жидкого кофе.

На стене висят вышитые крестом и вставленные в рамку изречения из библии. Должно быть, рукоделие дочери. И тут же рога косули, чучела птиц и другие охотничьи трофеи. Рядом с радиоприемником лежат библия и книга псалмов. На подоконнике расставлены вазоны с восковыми красными и белыми тюльпанами. На пианино — безделушки, фарфоровый сапожок и прочее.

— Вы играете? — спросил Джонсон у Йоханны.

— Нет, нет, — ответила она. — На пианино играла дочь Хагехольма.

Джонсон снова затронул больное место.

— Нет. Да я и не разрешил бы прикоснуться к инструменту, — мрачно сказал Хагехольм. — Не так давно здесь у нас была в гостях молодая девушка, которой захотелось поиграть на пианино. Но я сказал: «Стоп! Этого инструмента никто не должен касаться. Руки, игравшие на этих клавишах, уже мертвы. Так пусть же отныне не дотрагивается до них ничья рука».

Опять на несколько минут воцарилось торжественное молчание.

— Видите ли, — заговорил, наконец, Хагехольм, — когда моя дочь умерла, я хотел продать пианино. Но мне давали за него только двадцать пять крон. «Нет, — сказал я. — Нет! Пусть уж лучше остается здесь».

— И ты хорошо сделал, что не продал его за такую цену, — говорит Йоханна. А Хагехольм повторяет, точно читая по книге, что руки, касавшиеся этих клавишей, уже мертвы. И ни одна человеческая рука не дотронется до них, пока он жив. Когда его не станет — ну, тогда решать будут другие. И Хагехольм мрачно поглядывает на Джонсона, словно подозревая, что тот намерен играть на пианино его дочери.

Это дом доброго христианина. По стенам развешаны мудрые изречения. На столике лежат библия и книга псалмов. Хагехольм никогда не богохульствует, как бы он ни вышел из себя. По он наверстывает упущенное, пересыпая свою речь неприличными словами. Когда Йоханна убирает со стола, он без всякого перехода начинает рассказывать анекдот о Фридрихе VII и крестьянине, у которого разболелся живот. Он неистово и оглушительно хохочет, а Джонсон вежливо улыбается.

Герберт Джонсон готовился к тому, «то Хагехольм будет расспрашивать его об Америке и. му подобных вещах. Но ему незачем беспокоиться. Хагехольм все время говорит сам. Он рассказывает какие–то непонятные истории одну за другой. Затем начинаются пошлые анекдоты времен солдатчины. Им нет конца.

Джонсон хочет взглянуть на часы, но у него больше нет часов.

— Гм, уже, вероятно, поздно. Мне пора домой!

— Да вы же собирались посмотреть квартиру. Йоханна! Иди–ка покажи американцу квартиру.

Мистер Джонсон не находит слов, так ему нравится квартира Хагехольма. Беда только в том, что он живет теперь у Йенса Йенсена и снял квартиру на год. Но по истечении этого срока он, пожалуй…

— Боже сохрани, — говорит Хагельхом. — Делайте как хотите. Я только советую вам: не слишком доверяйте Йенсу Йенсену. Он, видите ли, может сыграть с вами коварную шутку… Не такой вам хозяин нужен.

Хагехольм не хочет сказать о Йенсене ничего дурного, но ведь лучше, если вас предупредили.

Джонсону показывают все решительно, даже запасы в подвале, курятник и дрова.

— Да, у вас великолепная усадьба, — говорит Герберт Джонсон.

— Пожалуй, что так. Да, неплохая. Но к чему это все? Остался один как перст. Те, с кем хотелось бы вое это делить, лежат на кладбище.

Мистер Джонсон что–то сочувственно бормочет.

Потом они уселись в гостиной, и Хагехольм предлагает гостю сигару — нечто выдающееся, редкостное. Все выпивают по стаканчику вина домашнего изготовления, отдающего вазелином. Толстуха Йоханна уходит на кухню. Хозяин и гость рассматривают увеличенную фотографию жены Хагехольма, вставленную в овальную золоченую рамку.

— Да, покойница была хороша собой, — говорит Хагехольм. — Но красота недолговечна. У нее не все было в порядке. Да, не все. — —Хагехольм наклоняется к гостю

п многозначител мо говорит: — Если женщина не хочет иметь детей, значит, у нее не все в порядке. Это противоестественно.

Хагехольм тяжело вздыхает. Не часто представляется ему случай отвести душу. Вот он и разоткровенничался с чужаком–американцем. Заговорил о своем браке, о невзгодах. И о том, как случилось, что он унаследовал деньги и купил дом и все прочее. Ведь на пенсию почтового чиновника не очень–то развернешься.