Ханс Шерфиг - Пропавший чиновник

— Не проявлял ли ваш муж последнее время какой- нибудь особой озабоченности?

— Нет. Он, как и всегда, был целиком поглощен своей работой в министерстве. Он был такой добросовестный. Он и дома часто засиживался над своими министерскими делами. Я не очень разбираюсь в этом, но знаю все же, что он очень любил свою работу и с головой уходил в нее. Никогда я не слышала от него, чтобы он был недоволен ею, чтобы у него были какие–либо неприятности в министерстве. Поэтому я не понимаю, как он мог написать в своем письме, будто его деятельность не удовлетворяла его. Я никогда не представляла себе, чтобы у него были какие–нибудь другие интересы. Все его родственники — тоже чиновники. Правда, в самой ранней юности, еще ребенком, он как будто мечтал стать поэтом, ученым или еще чем–то в этом роде. Но я никогда не слышала от него жалоб на избранную им карьеру, для которой он как бы создан… Но больше всего он дорожил своей семьей. Он очень любил свой домашний очаг. Лейфу он помогал готовить уроки — в особенности по математике и немецкому языку. Лейф у нас — единственный. Нам очень хотелось, чтобы он преуспел в жизни. Занятия не всегда легко даются Лейфу. Может быть, это происходит потому, что он всегда витает мыслями в облаках. Возможно, что у него слишком богатая фантазия. Ну, да это пройдет. Вот и директор школы того же мнения. «У многих детей, — говорит он, — воображение действительно слишком развито. Но это проходит, и ребенок выравнивается». Но иногда муж все–таки немного беспокоился за него. Теперь детям так много приходится учить в школе — гораздо больше, чем в свое время нам. А если хочешь преуспеть в жизни, то надо выбиваться в первые ряды. Кроме того, если твой отец и дед — дельные люди, то одно это уже к чему–то обязывает. Мы всегда внушали это Лейфу. «Лейф, — говорили мы сыну, — помни, что имя Амстед — это уже само по себе обязательство!» Особенно приходилось напоминать ему об этом по четвергам, когда нужно было решать задачи. Мы собирались в столовой и вместе начинали воздействовать на Лейфа. Лейф плакал. Я тоже, бывало, вот- вот разревусь. Муж бранил его, и так мы бились над сыном до позднего вечера. И говорили ему всегда: «Почему это ты вечно тянешь с уроками до самой последней минуты? В твоем распоряжении целая неделя, а ты непременно дотягиваешь до четверга…» Но это все, конечно, мелочь. В сущности школьные дела Лейфа вовсе не так уж плохи. В прошлом году он вышел на четвертое место в классе. Молодец, правда?

— Ну, конечно…

— Недавно директор школы как–то сказал моему мужу: «Ваш Лейф — малый с головой!» И мы гордимся этим.

— Были ли у вашего мужа какие–нибудь особые интересы, кроме его работы в министерстве?.

— Нет. Семья была для него всем. Ах, да, пожалуй, еще марки. У него было собрано свыше шести тысяч марок. Самых различных, разумеется. Он обменивал их у своих коллег по министерству, выписывал филателистический журнал и переписывался с коллекционерами Швейцарии и Голландии. Это его очень занимало. Свои альбомы он заполнял не только простыми марками. Его особенно интересовали четырехблочные экземпляры. Ну, вы, верно, знаете, когда склеено вместе четыре марки. А потом, конечно, его интересовали экземпляры с опечатками, с водяными знаками и тому подобные марки… Он садился за свой письменный стол и начинал орудовать лупами, пинцетами, зубцеизмерителями или как это еще там называется. Это отнимало у него немало времени и денег. Но что же тут особенного, раз ему это нравилось. Ведь правда? Сама я, конечно, ничего в этом не смыслю. Это чисто мужское занятие. Но я не возражала против его страсти к маркам. Другие мужчины развлекаются на стороне, верно? И я была рада, что увлечение мужа еще крепче привязывает его к дому.

— Естественно! А не припомните ли вы, чем еще интересовался господин Амстед, что занимало его?

— Нет… Впрочем, да! Он много читал. Прежде всего, конечно, газеты. Ну и книги, из тех, что нельзя не знать. Всякие там новинки. А иногда он читал какие–то толстые труды, взятые из библиотек. Скорее всего эти книги связаны были с его работой в министерстве. Во всяком случае, в них игла речь о военных вопросах, о Наполеоне, о военной технике и тому подобном. Некоторые из этих книг еще до сих пор лежат вон там, на его письменном столе. Я совершенно забыла, что их нужно сдать. Столько, знаете, всяких дел надо успеть переделать. Боюсь, что срок сдачи уже давно прошел. Но тогда это я виновата. Сам Теодор всегда был необычайно аккуратен в подобного рода делах.