Елена Михалкова - Закрой дверь за совой

В центре комнаты стояла инвалидная коляска. Туда-то Ирма и усадила старика. У него все еще звенело в ушах после ее удара, и он словно в каком-то мутном тяжелом сне ощущал, как на него напяливают чужие, пахнущие сыростью и пылью шмотки, накручивают что-то на голове, вертят, кутают, мажут ему лицо какой-то дрянью, словно он уже труп, который сотрудник погребальной конторы готовит к встрече с безутешными родственниками.

На все это у Ирмы ушло не больше пяти минут. Оставив старика сидеть в кресле, она спокойно отошла к комоду, вытащила из верхнего ящика пистолет, вернулась и присела перед Гройсом на корточки.

– Сейчас сюда придут люди, – мягко сказала она. Он машинально отметил, что после всей этой суеты у нее даже не сбилось дыхание. – Ты будешь сидеть молча. Если откроешь рот, я выстрелю. Сначала в них. Это твои помощники, да?

Гройс молчал.

– Они тебя не узнают, – успокоила Ирма. – Попробуешь поднять тревогу, я убью одного и другого. Потом тебя. Мы на отшибе, выстрелы никого не привлекут. А даже если и так, тебе будет все равно.

Она заботливо поправила плед, наброшенный на его колени.

– Если все пройдет хорошо, они уйдут, и я накормлю тебя чем-нибудь вкусным. А потом разрешу поиграть с Чарли. Кекс. Кекс с черникой. Ты любишь черничный кекс?

Она вглядывалась в него с искренним интересом. Любит ли он черничный кекс? Казалось, это единственное, что беспокоит ее в эту секунду.

Рядом вертелся Чарли с резиновым мячиком в зубах. На него больше не обращали внимания, и он принял происходящее за какую-то веселую игру.

– Посмотри – видишь? – Ирма взяла Гройса за руку и приложила его пальцы к стволу. – Эта штука умеет стрелять. Она сама выстрелит. Я ничего не могу с этим поделать, поверь. – Она как будто извинялась и искренне сожалела. – Понимаешь? Сама. Реагирует на звук голоса. Твоего голоса. А еще на гримасы, если ты вздумаешь их корчить.

Гройс молчал. Боль от затылка разлилась до висков. В желудке стояла какая-то холодная дрянь, словно его заставили съесть ведро колотого льда.

– Ты меня понял?

Он молча кивнул.

– Умница.

Ирма похлопала его по плечу:

– А теперь готовься встречать гостей, Луиза Марковна.

Снаружи постучали.

– Проходите, открыто! – донеслось до Макара с Бабкиным, и Илюшин осторожно толкнул дверь.

Высокая женщина в синем платье стояла за инвалидной коляской, в которой ссутулилась безучастная старушка в белом платке.

– Здравствуйте! А я вас издалека увидела, хотела поставить чай. Проходите, пожалуйста…

– Простите, Елена Васильевна, что мы без звонка, – сказал Илюшин, вытирая ноги. – Я, к сожалению, не знаю вашего телефона…

– Ничего-ничего! Мы с бабушкой все равно не заняты.

Бабкин сразу почувствовал себя неловко. Домишко оказался совсем небольшой и производил странное впечатление – словно Одинцова потихоньку создавала дом-музей своего имени, собирая памятные вещи. Шкаф от польского гарнитура, доверху забитый книгами – Сергей подозревал, что половина из них авторства самой Одинцовой. Настольная лампа с узнаваемым красным абажуром – у его родителей была точно такая же. На стене – ковер со сказочным сюжетом: царевна-лягушка в короне, сидящая на пробитом стрелой ядовито-зеленом листе кувшинки. Коврик был старый, вытертый и прежде, несомненно, украшал детскую. Сергей уже не удивился, увидев на одной из полок резиновую желтую уточку. Наверняка это была не абы какая уточка из магазина поддельных воспоминаний, а лично плававшая с трехлетней Еленой Одинцовой в одной ванне.

Диван пестрел подушечками с вышитыми котятами. Шесть пар выпуклых кошачьих глаз таращились на Бабкина и Илюшина. Шесть белых хвостиков вились над розочками.

Это был стародевичий мир. В нем пахло чистотой, близкой к стерильности.

Нарушал эту безупречность лишь беспородный пес, путавшийся под ногами.

– Здравствуй, Чарли, – сказал Макар.

– Он сегодня сам не свой, – извинилась Ирма. – Должно быть, мальчишки раздразнили.

Женщина не отходила от коляски. Одна ее рука лежала на плече старушки, вторая была скрыта под шалью, наброшенной той на плечи. Сергею показалось, Ирма поддерживает бабульку, чтобы та не упала.

– Это моя дальняя родственница, Луиза Марковна. Она давно уже не говорит и не все понимает. Но мы с ней все равно читаем вслух. – Ирма кивнула на «Пармскую обитель» возле кресла. – Когда тепло, выходим погулять. Да, бабушка?

Старушка молчала, глядя перед собой. Морщинистое лицо, провалившиеся скулы, клювообразный нос. Баба Яга, лишившаяся избушки на курьих ножках и уходящая все дальше в свой воображаемый волшебный лес. На восковом лице выделялись губы в розовой помаде. «Неужели сама до сих пор красится по привычке?»