Елена Михалкова - Закрой дверь за совой

Велосипед сам донес его до каменного коттеджа, но сколько Димка ни ходил вокруг, ни насвистывал, на его призыв никто не отозвался. Может, сторож уехал? Окна открыты, ветер шевелит занавески.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Димка еще покричал, чувствуя, как постепенно улетучивается его радость. Не то чтобы ему хотелось дармовых сладостей. Но было что-то ужасно приятное в том, что незнакомый человек просто так, без всяких условий угощает тебя незнакомыми лакомствами, которых наверняка нигде не достать, кроме как в далекой горной стране. Это было маленькое волшебство, Димкина тайна.

Он пару раз пнул ногой дверь, вздохнул и взгромоздился на велосипед.

Обратно ехалось куда тяжелее. И песок стал рыхлым, и шины как будто спустили. Солнце больше не слепило глаза, и именно поэтому мальчик издалека увидел стрелу, мимо которой промчался в первый раз, не заметив.

Это совершенно точно была стрела. Правда, очень странная. Ее как будто делал ребенок или совсем уж криворукий неумеха.

Димка похлопал велосипед по рулю, сказал «тпррру, родимый!» и спешился. Любопытно-любопытненько!

Ни в одном из соседских домов нет детей. Откуда был сделан выстрел?

Он выдернул стрелу из песка и с изумленным восторгом увидел, что вокруг нее обмотана записка.

Не стая, всего три вороны – от них и исходил базарный гвалт, который мешал Ирме сосредоточиться.

– Кыш! – она замахала руками. – Кыш!

Одна мерзкая птица смылась на крышу, две других остались в траве, что-то отбирая друг у друга. Они косили на Ирму глазом, отпрыгивали, пружиня на длинных крепких ногах, но не улетали. Должно быть, нашли дохлятину, подумала она. Мышь или хомяка… Гадость какая! Трупоеды!

– А ну пошли вон!

Ирма побаивалась крупных птиц, но это вторжение переходило всякие границы.

Каркнув и гневно махнув крылом, седая ворона поднялась в воздух, держа в клюве какой-то шарик, похожий на теннисный. Но тут налетела вторая, вышибла у нее добычу, и обе, широко разевая клювы и вопя, перелетели на ближайшее дерево.

Шарик упал в траву.

Озадаченная Ирма склонилась над ним. Из засохшей массы, отдаленно напоминавшей хлебную, торчал уголок бумаги. Она сжала комок в пальцах, он треснул, и выпала сложенная вчетверо записка.

«Одинцова держит меня здесь насильно. Позвоните в полицию. Обещаю вознаграждение. Михаил Гройс».

Ей потребовалось перечитать трижды, чтобы понять смысл.

«Держит меня здесь насильно».

Она была так уверена в беспомощности пленника, что на секунду ей в голову закралась мысль о ком-то третьем. При всей ее абсурдности Ирма готова была скорее поверить в сообщника, чем в то, что Гройс сам написал это послание. Как бы он смог? Чем? И почему оно оказалось в траве?

Открытая форточка привлекла ее взгляд. Несколько секунд Ирма стояла неподвижно, а затем в ее голове сдвинулся тектонический пласт. Одним махом ей открылась вся картина, целиком и в деталях – и припасенные куски хлеба, и хитрость, на которую пошел Гройс, чтобы она открыла форточку, и его внезапно проснувшаяся любовь к чтению… Ирму охватила такая ярость, какой она прежде не испытывала. Она доверилась ему! Она варила ему супы и мяла картошку, она позволила ему побриться и укрывала его теплым пледом, сделанным руками ее матери. И чем он отплатил за это?!

Праведное возмущение в ней было так сильно, что будь у Ирмы груда камней, старик окончил бы свою жизнь, забитый насмерть. Она двинулась к дому, вне себя от гнева, но на полпути остановилась.

Период отупения прошел. Ее мысли бежали теперь стремительно, словно помимо ее воли анализируя события последних дней.

«Шоколад», – вспомнила Ирма.

«Разлитое ведро», – вспомнила Ирма.

Она не знала, как связать два происшествия, но понимала, что все это было не просто так. Он все время лгал, лгал ей, паршивое отродье! Он притворялся слабым, он давил на ее лучшие чувства, и ведь она купилась! Позволила жалости вползти в свое сердце. Открыла свою душу милосердию – и к кому? К тому, кто не заслуживал не только доброго поступка, но даже хорошего слова.

Но зачем нужен был шоколад?

Что он еще придумал, гниль в обличье человека?

Ирма огляделась, тяжело дыша.

На дороге неподалеку от нее стоял мальчишка лет девяти в шортах и не по возрасту длинной футболке. Рядом вхолостую крутил колесами велосипед, лежавший на боку. В руках мальчишка вертел какой-то длинный блестящий предмет.

Димка краем глаза видел тетку, выскочившую из дома как полоумная. Кажется, разгоняла кур. Он не обратил на нее внимания, хотя в другое время не преминул бы все запомнить и рассказать приятелям с подобающими преувеличениями. «Бежит, глаза выпучила, матерится! А потом с нее бац – и халат свалился! А под халатом она вся голая!»