Наталья Александрова - Четки Изабеллы Кастильской [litres]

В конце концов, сколько можно жить под чужим именем! И не нравится мне имя Лидия, тем более что ее обладательница умерла не своей смертью, а это – плохая примета.

Я помолчала, собираясь с мыслями, и Студнев тоже молчал. Мужчины всегда долго собираются перед тем, как сказать важное. С другой стороны, ну что такого он может мне сказать? Что я ему нравлюсь? Это и так видно. Или что он мне очень благодарен за кошку и четки? Хотя нет, насчет этого он бы не колебался, а тут мнется.

Вообще-то он славный, а сейчас особенно. Лицо такое… видно, что человек ничего и никого из себя не строит, вот такой и есть.

– Лидия… – снова начал он, – Лида…

Ой, нужно ему признаваться, что я не Лидия! Он-то, конечно, будет шокирован и, возможно, не станет говорить мне, что хотел. Еще бы, он такой законопослушный и честный, а я…

Но отчего-то мне не хотелось начинать свои признания, так мы и сидели, глядя друг на друга.

Между мной и Студневым… между мной и Сергеем одна за другой протягивались какие-то невидимые ниточки, как в той детской игре – кажется, она называется «кошачья колыбель», когда игроки перекладывают с рук на руки воздушный, кружевной узор из тонких веревочек. И каждое наше слово, а особенно каждая пауза словно добавляли что-то в этот невидимый узор…

И вдруг в дверь квартиры позвонили.

Сергей вздрогнул, на его лице проступил испуг, смешанный с отвращением.

– Они что-то забыли… – пробормотал он, скривившись.

– Я их выпровожу! – Я встала и хотела пойти к двери, чтобы прогнать этих родственничков.

– Сиди! – остановил меня Сергей. – С ними я сам должен разобраться, это мой крест.

Он вышел в прихожую. Оттуда донесся скрип двери.

Я ждала каких-то слов, очередного препирательства, но из прихожей не доносилось ни слова, только послышался странный звук, будто там что-то упало.

Почувствовав смутное беспокойство, я выглянула в коридор.

На полу возле двери в нелепой позе лежал Сергей, не подавая признаков жизни, а над ним…

Над ним склонился человек, в чьей сгорбленной фигуре было что-то от огромной хищной птицы, точнее, от падальщика, вроде коршуна или грифа. Или, скорее, огромного черного ворона.

Я узнала эту фигуру… тень из моего прошлого. Узнала мгновенно, и желудок свело судорогой, а сердце остановилось. То есть оно, конечно, билось, только я перестала его ощущать.

Человек у двери выпрямился.

В руке, похожей на когтистую лапу хищной птицы, он сжимал электрошокер.

Теперь всякие сомнения отпали. Да их и не было никогда. И все идиотские надежды и измышления тоже отпали. Никогда мне не избавиться от прошлого, вот оно, это прошлое, вот этот человек, который настигнет меня где угодно, под водой и под землей и в воздухе тоже. На другом конце света, на Луне и на Марсе, в другой галактике…

Этот высокий, сутулый мужчина с длинными иссиня-черными волосами, крючковатым носом, усиливающим сходство с хищной птицей, и глубоко посаженными зелеными глазами. Хотя на лице у него была обычная по нашим временам защитная медицинская маска, не узнать его было невозможно.

Я прерывисто вздохнула.

Прошлое, которого я так боялась, от которого бежала все последние недели и о котором благополучно забыла только сегодня, нагнало меня, схватило за горло.

И, как и прежде, оно сковало меня, лишило сил, лишило собственной воли.

Я застыла, словно превратилась в соляной столб.

Ко мне как будто снова вернулись те ужасные дни, те беспросветные ночи, заполненные ужасом и беспомощностью.

Отчего-то он зверел ночью, особенно в лунные ночи, так что я с тоской смотрела на небо – ясная ли будет ночь, не набегут ли, на мое счастье, облака…

Хотя и в безлунные ночи мне тоже доставалось, но тогда он просто меня бил – раздавал пощечины, хлестал ремнем, хватал за волосы и пытался пробить моим лбом стену.

В ясные лунные ночи он креативил, то есть выдумывал всевозможные пытки – привязывал меня к стулу и капал на темечко ледяной водой, зажимал руки в тиски, насыпал за шиворот муравьев и тому подобное.

Воображение у него работало отлично, он редко повторялся. Но никогда он не доходил до конца, всегда прерывал пытки до того, как повредить мне какой-нибудь орган: если тиски, то не ломал пальцы, если душил, то всегда останавливался перед тем, как переломать шейные позвонки, если топил в ванной, то всегда тщательно следил, чтобы я не задохнулась насмерть. И по лицу бил больно, но так ловко, что не оставалось следов.

На свою беду, я уродилась здоровой и крепкой, пытки не подсадили мне сердце и не свели с ума, хотя он этого упорно добивался.