Татьяна Степанова - Последняя истина, последняя страсть [litres]

Катя не нашлась что ответить. Кабанова и в этой ситуации взяла верх.

– Так вы на моей стороне или как? – спросила Кабанова.

– Я буду продолжать поиски убийцы вашего сына, насколько смогу. Стороны – это не ко мне. Я ни на чьей стороне, Клара Порфирьевна. Я сама по себе.

– О похищении дочери этой активистки я глубоко сожалею. К счастью, все обошлось. Но ее мамаша сама виновата. Она моего сына достала, довела! Можно же было договориться! Всем можно было договориться. Не брать грех на душу. Но Герда Засулич все отвергала. Любые разумные предложения моего сына. Она не просто эколог, Катя. Может, она сначала им была. Но сейчас на такой волне она стала известной на всю страну. Это уже почти политический капитал. А Засулич – не дура, она умница. Она прекрасно понимает, как таким капиталом можно распорядиться в будущем. И поэтому… я думаю…

– Что?

– Как прокурор и юрист. Она не стала бы рисковать таким бэкграундом и сводить счеты с моим сыном. – Кабанова усмехнулась. – Слишком опасно. Роль мстительницы? Когда светит роль национального гражданского лидера? Нет, она не убийца. Это все чересчур на поверхности, понимаете? Мы же не идиотки с вами, Катя, чтобы заглотнуть такую наживку Гектора Борщова.

– Вот и обменялись новостями с вами, как вы и хотели. – Катя поднялась из кресла.

– Насчет «сторон» больше не станем спорить. Но вы обещайте мне, что будете осмотрительны и осторожны. И критичны. И объективны. Даже если некто… так красиво геройски рискует собой.

– Хорошо, Клара Порфирьевна, последний вопрос можно?

– О чем? – Кабанова погасила сигарету в пепельнице и тоже поднялась из кресла.

– Вы сказали, что ваш первый муж погиб в результате несчастного случая. Оказывается, это был суицид. Он повесился. Есть материалы в архиве.

– Гектор Борщов и здесь постарался?

– Нет. Не он. Но это правда?

– Правда.

– А что стало причиной?

– Алкоголизм. – Кабанова тяжко вздохнула. – Я скрывала. Мне было стыдно. Он сильно пил. Это был припадок, Катя. Что-то вроде белой горячки. Лесику было тогда десять лет… Он его и нашел в петле в нашей спальне. В нашей старой квартире в Люберцах.

Всю дорогу обратно в Староказарменск – а ехала она долго на рейсовом автобусе – Катя по полкам в памяти раскладывала все, что узнала – не только сейчас от Кабановой, но и вообще – все в этом деле.

Хаос…

Хаос, который пока невозможно упорядочить.

Она и не подозревала, что еще больший хаос впереди. И ждать осталось совсем недолго.

В отделе полиции ее встретил Вилли Ригель.

– Поговорили с Гердой?

– Да. Она приходила?

– Нет. Кляпов в ИВС пишет чистосердечное признание в убийстве. Сейчас уже рабочий день в следственном комитете заканчивается. Я оформлю его признание, зарегистрирую и завтра позвоню следователю.

Катя ощутила, как же скверно у нее на душе, кошки скребут. Вилли Ригель ушел в дежурку. Катя не знала, что делать – идти в отель?

И в этот миг она увидела через окно Герду Засулич. Запыхавшись, та открыла дверь отдела полиции.

– Я ждала, пока Лиза вернется из суда, она в процессе сидела. Я ее оставила с Ирочкой дома. У меня нянька заболела. Где Кляпов?

– Пойдемте в ИВС. – Катя на радостях совсем забылась и завопила на весь коридор: – Майор Ригель! Ура!

Они втроем спустились. Фима Кляпов – без галстука (его у него забрали), без пиджака (он его снял), в рубашке с засученными рукавами сидел за столом и писал «повинную». Из соседней камеры вышел Гектор Борщов.

– Дверь не могу закрыть. Инструкция. – Вилли Ригель обратился к Герде: – Говорите так. Мы отойдем в конец коридора.

Фима Кляпов поставил число и подпись. Герда вошла. Он увидел ее и…

Встал из-за стола.

– Фима, пожалуйста, не надо.

– Что не надо? – Он смотрел на нее так, что будь на месте Герды Снегурочка, она бы в миг превратилась в лужицу талой воды под его пламенным взглядом.

– Я вас прошу не брать такую ношу на себя.

– Я хотел взять другую ношу. Видно, не судьба.

– Фима, пожалуйста… я вас очень прошу. Я вам благодарна и признательна. Хотя можно ли быть признательным за убийство… Но вы этого не делали! Я благодарна вам. Я… я прошу меня простить за то, как несправедливо я поступила с вами.

– Извинения приняты, – хладнокровно ответил своим глубоким баритоном Фима Кляпов.

– Тогда разорвите то, что вы сейчас написали. – Герда шагнула к нему.

– Я не могу. Слово – не воробей. Тем более, мое.

– Я вас очень прошу, Фима.

Он смотрел на нее.