Мария Воронова - Жертва первой ошибки

Федор и сам чувствовал, что рано, и все-таки, подбодрив себя несколькими излюбленными словами соседа по палате, тронулся в путь, но посреди палаты закружилась голова, ноги подогнулись, и он едва не упал. По счастью, рядом оказался один из Алкашей, он подхватил его и довел до кровати.

С трудом отдышавшись, Федор полежал, поглядел в потолок, а когда на душе стало совсем кисло от собственной немощи, решил чем-нибудь развлечься.

На тумбочке лежала книжка жены – все тот же томик Диккенса, и, взяв его, Федор с чем-то похожим на признательность подумал, что в заботах о нем чтение у Татьяны продвигается небыстро.

Он надеялся, что будет «Пиквикский клуб», но оказалась «Крошка Доррит», произведение печальное и почти не смешное. Федор разочарованно вздохнул, но быстро выяснилось, что читать он все равно не может, через пару абзацев буквы начинают расплываться перед глазами. Оставалось только, как в глубоком детстве, смотреть картинки и по ним вспоминать подробности сюжета.

В свое время Федор подписался на Диккенса только потому, что иметь полное собрание сочинений этого автора у себя дома считалось престижным. Ленка с Татьяной зачитывались, а он просто с удовольствием смотрел на красивые корешки. Получив очередной том, Лена сразу нырнула в него с головой, а на следующий вечер в квартире раздался протяжный крик разочарования. Оказывается, последний роман «Тайна Эдвина Друда», не был закончен автором, Диккенс не оставил даже черновиков, из которых можно было бы узнать, в чем состояла тайна заглавного персонажа, а Ленка так прониклась, что неизвестность была для нее мучительна. В том же томе были опубликованы статьи, в которых известные литературоведы предлагали свои варианты развязки, но ни один из них не устроил дочь.

Узнав, что роман представляет собой детектив, Федор решительно раскрыл зеленый том с приятными тиснеными полосочками. «Сейчас все будет, – заверил он Ленку, – или я не прокурор?»

За вечер проглотил роман, ничего не понял, прочел внимательнее, потом решил познакомиться с другими трудами автора, ведь всегда легче найти разгадку, когда знаешь характерную манеру и излюбленные приемы писателя, да и не заметил, как увлекся, и прочел все собрание сочинений.

К разгадке это его не приблизило, но пока он дедуцировал на ниве литературы, Ленка переключилась на что-то другое, и тема забылась.

Федор улыбнулся неожиданно приятному воспоминанию. Ведь он тогда реально корпел над книгой, сопоставлял факты, даже записи делал и злился на Диккенса, что тот уже недосягаем для допроса с пристрастием.

Интересно, а почему жена читает именно «Крошку Доррит», вдруг подумалось ему. Насколько он помнил, там сплошное разочарование, крушение надежд и горечь. Мало ей этого в жизни, что ли? Федору стало так стыдно перед Татьяной, что он поскорее решил думать о чем-то другом. Например, о тайне Эдвина Друда, в чем там все-таки было дело.

Вспоминал сюжет, потом аргументы критических статей, и вдруг появилась тревожная, неспокойная мысль, что эта тайна несчастного Эдвина имеет значение лично для него. Что-то важное есть в этой истории, что он упускает… Федор нахмурился, пытаясь понять, что именно его насторожило, но мозг разъезжался, как истлевшая ткань. Нет, важно, важно, нельзя упустить! Он приподнялся на локте, чтобы лучше соображать, и тут из книги выпала газетная вырезка, сложенная в несколько раз. Федор не обратил бы внимания, но листок упал той стороной, на которой он с удивлением узнал собственную фотографию из личного дела.

Конечно, он и на оригинальном снимке вышел не слишком на себя похожим, а безжалостный газетный оттиск и вовсе превратил фотографию в портрет неизвестного, случайно севшего на ежа, но Федор себя узнал и в недоумении развернул слежавшийся листок.

Статья с броским претенциозным названием «Что позволено Юпитеру» сочилась обличительным пафосом, как вокзальный беляш машинным маслом. Читать было нелегко, буквы расплывались перед глазами, тогда Федор одолжил у деда очки, и стало немного легче, но все равно после каждого предложения приходилось закрывать глаза на несколько секунд. Продираясь сквозь изысканные словесные конструкции, перемежающиеся с задушевным просторечием, Федор выяснил, что он возомнил себя богом, перед которым должны подобострастно расступаться люди и стихии, разогнался до дикой скорости, выехал на встречку и стал причиной страшной аварии, в результате которой погиб юноша, жизнь которого только начиналась. Дальше шла страстная риторика, что в социалистическом обществе все люди равны и никому не позволено лихачить на дорогах.