Мария Воронова - Жертва первой ошибки

Крепенькая жизнерадостная Ленка все так же льнула к нему, он читал ей, катал на плечах и в такие минуты думал, что, наверное, хорошо, что бог не послал ему родного ребенка. Вдруг он не смог бы полюбить и его?

Как-то он сказал Тане, что она слишком сурова с дочерью, получил в ответ отповедь, мол, она лучше знает, как воспитывать своего ребенка, и подумал, что это и правда не его дело. И много лет соблюдал строгий нейтралитет, до тех пор, пока повзрослевшая Ленка не вякнула, что хочет в детский дом. Она в истерике топала ногами и вопила как заведенная: «Отдайте меня в детдом! Отдайте меня в интернат!»

Он тогда вышел из себя, дал ей подзатыльник и накричал, чтобы она не просилась туда, о чем ничего не знает. Ленка, до этого ни разу не видевшая его в гневе, от неожиданности успокоилась, зато Татьяна устроила ему жуткую взбучку, что посмел коснуться ее дочери.

После этого Федор окончательно отстранился от воспитания Лены. Иногда хотелось сказать жене, да, дочь не подарок, грубая, резкая, своенравная, но по долгу службы ему приходится видеть, что творят по-настоящему трудные подростки. Они пьют, воруют, занимаются проституцией, употребляют наркотики. Их родителям Ленка показалась бы просто ребенком мечты. С другой стороны, было ему что и дочери рассказать о том, какие бывают родители, поэтому он молчал, хранил нейтралитет. Настоящие скандалы в их доме были редкостью, в основном висела просто тяжелая свинцовая атмосфера, густой наэлектризованный воздух, в котором не знаешь как повернуться, чтобы не рвануло. Но это и называется семейная жизнь, в которой женщина всегда задает тон. И тут либо вертись и лебези перед своей половиной, как делает тесть, либо живи каждый сам по себе.

Можно страдать, что нет теплоты, любви, страсти, но их вообще нет. В природе не существует, а то, что люди за это принимают, – не более чем распущенность, порожденная ленивым и бесцельным существованием.

И девушка с ее улыбкой и тонкими духами не более чем морок. Фантазия стареющего мужика. Башмачников или его малахольные приспешники психоанализа сказали бы, что это сработала аэрофобия, которую Федор в себе подавлял. Страх смерти может делать с человеком все что угодно, в том числе внушать ему любовь к первой же попавшейся страхолюдине. Она ведь реально страшная. Нос картошкой, глаза косые…

Засунув руки в карманы спортивных брюк, Федор быстро шагал сам не зная куда. Страшная, страшная, крутилось в голове. Задница огромная, толстые ноги. И щиколотки тяжелые, он посмотрел, когда она поднималась по лестнице.

– С такими ногами, ну куда? – проворчал он.

Может, она вообще замужем, он не спросил. Ничего там нет и не может быть такого, чтобы смущать его покой.

Федор остановился возле телефонной будки. Стекла были выбиты, а аппарат работал, так что можно позвонить, не заходя внутрь. И двушки, к счастью, не завалялось ни в кармане штанов, ни в олимпийке.

Просто он наберет номер, и все. Непонятно зачем, но наберет.

Просунув руку между железными, кое-где ржавыми переборками, он снял трубку, а второй рукой накрутил телефонный диск. Раздались длинные гудки.

Федор давно не звонил из автоматов и не помнил, как оно бывает без монетки. Слышишь ли ты голос абонента или только пустоту, когда он поднимает трубку.

Все продолжались мерные долгие гудки, на том конце никто не подходил к телефону, а Федор стоял и улыбался как дурак. Ему представлялось, как девушка поднимается по лестнице в своем гулком подъезде, в руках сумки с продуктами, она слышит, как в квартире звонит телефон, и торопится, бежит быстрее, и из пакета, наверное, выпадает какой-нибудь желтый апельсин и катится вниз, подпрыгивая, как мячик. И как она, торопясь, никак не может найти ключи в сумке, а потом не попадает в замочную скважину, но наконец дверь открывается, девушка несется к телефону, протягивает руку к трубке и именно в этот момент он перестает звонить.

Тут как раз пошли короткие гудки, вызов прервался.

Федор положил трубку на место, почти убежденный, что было именно так, как он себе представил.

Все, на этом в истории с девушкой ставится точка. Одна беда – раз он набрал ее номер, то тот много лет еще не изгладится у него из памяти. Такое свойство ума, ничего не поделаешь.

Кирилл взял три дня отгулов, чтобы пожить с семьей на даче. Витю он с собой, слава богу, не притащил, но на вопрос о его дислокации отвечал уклончиво. «Баб только пусть по возможности не водит в то неизвестное мне место, где он сейчас живет», – сказала Ирина, и на том вопрос был исчерпан.