Наталья Александрова - Веер княгини Юсуповой

– Маменька, это просто дурной сон! Успокойтесь… может быть, принести вам теплого молока? Григорий разогреет!

– Нет, спасибо, милый. Я знаю, что это всего лишь сон, и позвала тебя не для этого. Я должна тебе кое-что сказать… кое-что передать… это очень важно…

– Что, маменька?

Княгиня облизала пересохшие губы, быстро взглянула за спину сына. Там, возле двери, стоял Григорий, неподвижный, как статуя, с зажженным канделябром в руках.

– Велеть ему выйти?

– Нет, не нужно. Он очень предан нам. Ты же знаешь – он служил еще твоему деду…

Княгиня приподнялась, засунула руку под подушку, вынула оттуда небольшой длинный черепаховый футляр, инкрустированный мелкими бриллиантами, осторожно подняла его крышку. В футляре лежал изящный веер из узких сложенных пластинок глянцевой японской бумаги, покрытых тонким узором.

– Что это, маменька? – удивленно проговорил Феликс. – Веер? Всего лишь веер?

– Да, веер, – княгиня закрыла глаза. – Но это не простой веер. Сохрани его, Феличе! Это важно, очень важно! Ты знаешь, какие сейчас наступают страшные времена…

– Да, я сделаю, как ты велишь. Но скажи, почему ты придаешь этому вееру такое значение?

Княгиня потянулась к уху сына и что-то ему зашептала. Брови Феликса удивленно поднялись. Он недоверчиво взглянул на мать… она всегда была удивительно здравомыслящей женщиной, не склонной к суевериям, такие истории не в ее стиле. Но если она что-то говорит – значит, так и есть.

– Поспеши, Феличе! – проговорила Зинаида Николаевна, снова откинувшись на подушки. – Сделай то, о чем я прошу. А я попробую еще поспать…

Феликс тихонько вышел из материнской спальни и повернулся к Григорию:

– Отправляйся спать, я один дойду до своей комнаты.

– Как же, князенька? Разве это можно? Я вас провожу, как положено, и лечь помогу!

– Можно, Григорий, можно! Теперь все можно, теперь свобода объявлена. С самого февраля уже свобода…

– Это кому-то, может, и объявлена, а нам свобода ни к чему. Мы завсегда при господах были, так и доживем…

– Отправляйся, Григорий, отправляйся! Я так хочу. И не спорь со мной, пожалуйста.

– Ну, коли велите… только канделябр возьмите непременно, а то как же в темноте!

– А ты?

– А я дорогу и в темноте знаю. Пятьдесят годов уже по этому дому хожу.

Феликс взял у слуги канделябр и пошел к себе, на третий этаж.

По пути он размышлял о словах матери. Не являлись ли эти слова проявлением болезни? Слишком уж невероятным было то, что она сказала ему на ухо. Впрочем, он верил, что ум и воля Зинаиды Николаевны справятся с любой болезнью. И раз она велела спрятать этот веер в надежном месте – значит, так и нужно сделать. Но вот какое место можно считать достаточно надежным в такое непростое время?

Конечно, в их особняке имеется комната-сейф, оборудованная дедом. Как только в городе и стране стало неспокойно, отец перенес туда все самое ценное – картины Рембрандта и Веласкеса и бесподобные материнские драгоценности. Но про эту комнату знают чересчур многие.

Стало быть, нужно придумать какое-то более надежное место…

Утром Надежду разбудил телефонный звонок. Спросонья она обрадовалась, думая, что это муж наконец сообщит ей, что взял билет и прилетит в ближайшее время, возможно даже завтра. Но нет, в трубке прозвучал совсем другой голос.

– Надя, доброе утро. Ты меня не узнала?

Это оказался Дима Шапиро, а звонил он так рано потому, что с московского поезда. Дима поинтересовался делами Галины, и Надежда начала было рассказывать, но он перебил:

– Знаешь такого режиссера – Золотаевского?

– Конечно. То есть лично не знаю, но много про него слышала. Пресса прямо кипит уже больше года. А что?

– Да я с ним из Москвы в одном купе ехал, очень интересный человек и собеседник хороший. У него презентация нового фильма в Доме актера на Невском, он меня пригласил. Фильм как-то странно называется… «Ивановы…»

– «Сидоровы в нервах»? – ахнула Надежда. – Надо же, уже фильм готов. Он очень много работает, я читала.

– В общем, приглашение на два лица. Надя, пойдем со мной, а? Там и поговорим.

Надежда заколебалась. Будучи прочно и давно замужем, она редко куда ходила без мужа. Ну, если с подругой Алкой… Но тут она вспомнила, сколько денег перечислил Дима на адвоката, и вообще… Шапиро в Петербурге находился совсем один, скучал. Опять же, поговорить нужно было.

– Ладно, пойдем! – согласилась она, сдержав вздох. – Там как – пафосно?

– Ну, написано, что потом фуршет…