Наталья Андреева - МоLох

— Чего приперлись? Валите отсюда! Это наш двор!

— Да мы ненадолго. Сейчас возьмем на борт пассажиров и уедем.

— А наше какое дело? Наш двор! Валите отсюда!

— Не видишь, что творится? На площади митинг! Там полиция все места заняла!

— А наше какое дело?

— Вы моим детям гулять мешаете!

— Отвали от моей машины, быдло!

— Сам м… к!

— Да че ты на него смотришь, Васек? Вали его!

Бобров с ужасом смотрел, как разгорается бунт. Тот самый, бессмысленный и беспощадный. Никакой логики в действиях митингующих не было. Их явно кто-то подстрекал выступить против москвичей. Но кто? И зачем их так настойчиво выдавливают их Чацка? А вот у тех, кто защищал свой двор от чужих машин, она как раз была, эта логика. Бобров увидел, как крепыши в тельняшках и их собутыльники обступили новенькую «Киа» одной из сотрудниц отдела кредитования, как сжимается это людское кольцо. Перепуганная женщина спряталась в машине, заблокировала двери и с перекошенным лицом вцепилась в руль.

— Вали ее!

И «Киа», подхваченная мужскими мозолистыми руками, начала раскачиваться, словно утлая лодченка на волнах. Того и гляди, опрокинется, если ветер усилится.

— Милиция! — истошно заорал кто-то.

Но вся милиция, точнее, полиция теснила митингующих к зданию городской администрации, словно собираясь загнать их на крышу. И там отрезать от мирного Чацка до принятия решения: что делать с бунтовщиками? Беда была в том, что городская управа уже закрылась, сотрудники ушли, остался один только охранник, который заблокировал входную дверь и теперь безуспешно названивал своему начальству.

Пятница. Вечер. Охранник слышал в трубке одно и то же: «Абонент находится вне зоны доступа…»

«Бешенство заразно», — с тревогой подумал Бобров. Мужички внезапно отпустили «Киа», где уже прощалась с жизнью бледная, как полотно ни в чем не повинная женщина, и развернулись лицом к площади:

— Че там? Кто орет?

— Да за свободу базарят.

— Типа за равенство и братство?

— А ну, айда!

И допив пиво, разгоряченные крепыши швырнули пластиковые бутылки мимо урны, в одну из клумб, где отцветали последние тюльпаны, и рванули к площади.

Митингующие словно почувствовали поддержку. И хотя цели у них с теми, кто отстаивал свои дворы, обозначились разные, враг-то был один. Буржуи из «Счастливого», которые ехали пировать на турбазу, в то время как весь Чацк погряз в невозвратных кредитах. Это объединяло.

— А мы что, не люди? — раздавались в толпе возмущенные голоса.

— Наша турбаза! Я, может, с женой туда поехать хотел!

— А мы с детьми! — и юная мамочка подняла на вытянутых руках грудного младенца. Толпа одобрительно загудела.

— Там лучший наш пляж!

— Почему туда в эти выходные никого не пускают?!

— Москвачи город захватили! Что хотят, то и творят!

— Гнать их отсюда в шею!

— Пусть рыжий валит отсюда!

— Гони урода в шею!

— Гони-и-и!!!!

Все чаще слышался отборный мат.

К моменту, когда на площадь прибыл «Майбах» Квашнина, который должен был возглавить отправляющуюся на турбазу автоколонну, дорога туда была перекрыта. Толпе все-таки удалось просочиться через кордон, когда с тыла на росгвардейцев наперли защитники центральных дворов, оккупированных чужими машинами. Росгвардейцы оказались меж двух огней, зажатые в клещи разъяренной орущей толпой. А та, почувствовав свою безудержную мощь, будто опьянела. Пора было применять силу, но обезглавленная полиция растерялась. Кто возьмет на себя ответственность за кровопролитие? Миром тут не порешить. Бить своих, чацких? Среди которых друганы, собутыльники? Родня, наконец. Чацк город маленький, здесь все всем родня. А виноваты во всем пришлые. Без москвичей в городе было спокойно. Никто никого не убивал. А что деньги у буржуев воровали, так ведь не обеднеют. Шамсутдинов, гад, еще нахапает.

Симпатии росгвардейцев были на стороне толпы и против москвичей. И в самом деле, почему им позволили оккупировать на все выходные турбазу? Пусть рыжий валит в свою Москву и дома у себя купается и загорает. На Рублевке.

Бобров почувствовал, как кто-то тронул его за плечо и обернулся.

— А где Нина? — спросил Гольдман. — Ты разве один?

— Наверное, там, с ним, — Бобров кивнул на черный Майбах. — Я жду тебя и Бетси.

— Что творится, а? — возбужденно сказал Гольдмана. — Кто бы мог подумать, Андрей? В Чацке революция! Из искры возгорится пламя!

— Не обольщайся, — усмехнулся Бобров. — Майбах не Аврора, хотя, возможно, он и в броне. Стекло-то уж точно пуленепробиваемое. Банкиры типа Квашнина все бздуны. Уж я на них насмотрелся! Но не бабахнет. Наши, чацкие не против власти, а против конкретно Квашнина. Он сволочь, буржуй. К тому же урод.