Наталия Новохатская - Критский бык

Я наблюдала за ходом операции изъятия со стороны, иногда осуществляла координацию по телефону, когда позволяли медицинские показания, и на линии не слышалось моего нестройного шумного дыхания. Ужас. По тем же причинам пришлось взять длительный отпуск от дел в «Аргусе», осталось лишь домашнее редактирование для издательств. Дамам с семейными и личными проблемами раз за разом приходилось отказывать. Принимать их в душном закутке я не могла, а звать домой активно не хотела. Должен быть предел альтруизму, тем более, что редактирование вполне отвечало моим скромным жизненным запросам.

К тому же, я ухитрилась замечательно устроиться с доставкой книг и рукописей на дом, почти всегда их привозил и увозил медиевист и футуролог Митя Астарханов, гроза интеллектуальной элиты целой столицы. Моё достойное жалости состояние, по всей видимости, тронуло его сердце и воззвало к благородным чувствам. Всё та же «Травиата», сидящая дома безвылазно и готовая разговаривать на отвлеченные темы с утра и до вечера, насколько ей позволяло дыхание. Вот такими оказались развлечения, поданные судьбою на бедность и болезнь.

С бывшим другом и компаньоном Валечкой мы остановились на странной стадии отношений: ни мира ни войны, ни дела ни потехи, какие-то блёклые полуулыбка-полуплач с вкраплениями мизерных финансовых делёжек в рамках «Аргуса». Распределяли жалкие тысячи деревянных, при этом Валька не ленился возить мне длинные распечатки и заставлял бедную даму без камелий изучать и писать согласие на что-то совершенно непостижимое уму. В этих финансовых свиданиях усматривался особый садизм, поскольку компаньон отлично знал, что я отключаюсь от внимания и впадаю в летаргию на первой колонке дебета или кредита, без особой разницы. По мере продвижения финансовых дел возникали в памяти страницы «Из жизни и приключений Давида Копперфильда» (сочинение Чарльза Диккенса). Там лирический герой по молодости лет заставлял прелестную супругу Дору вести расходно-приходную книгу. Занятие превышало умственные возможности новобрачной и свело бедняжку в раннюю могилу. Боюсь, что мне доставалось за грехи Марины, Валькиной супруги-растратчицы. Только я не знаю, мучил ли он жену заодно со мною, либо мне приходилось отдуваться за двоих.

Змей-Валечка мотивировал свое хамское поведение тем, что он готовит тотальную реорганизацию предприятия, в результате которой обязательства и имущественные права по фирме будут разделены особым образом. Так, что ни один из компаньонов не сможет пострадать в результате безответственности другого. Говорено было много непонятных слов, действовавших на меня абсолютно снотворно, в чём я усматривала единственную пользу от Валькиных посещений. После его визитов я спала долго, крепко и не видела снов в помине, только на дальнем горизонте сознания всплывали термины из банковского обихода, особенно мне импонировала ипотека. Хотя потом выяснилась, что бедняжка была ни сном ни духом в наших делах, а упоминал ее компаньон Валя всуе, мечтая таким образом заиметь конторское помещение с видом на приобретения оного. Только никто не хотел давать ему кредит, вот о чем шла речь, тем временем, как я клевала носом и старалась не кашлять.

В этом аспекте с моим просвещением дела обстояли глухо. Некоторые слова мне нравились, другие вызывали странные ассоциации, но смысл терялся всё равно. Будь компаньон немного побессовестнее, он мог легко перевести на себя моё движимое и недвижимое, я бы не распознала, догадайся он предварительно повешать лапшу на уши и показать пару столбцов цифири.

Так что с разделом фирмы и оформлением взаимных денежных обязательств дела обстояли превосходным образом, я пока владела своей квартирой и не отписала Вальке остального имущества, вроде бы… А уж за тем, как он лихо вертел и крутил наш «Аргус», я уследить была не в состоянии. Не исключено, однако, что бывший старший, а будущий просто компаньон терзал меня отчетами и распечатками не из одной вредности, существовала иная причина.

Особо тяжёлые дни бронхита совпали с весёлой до слез ситуацией на ниве наследства деда Гончарика. Возник и расцвёл удивительный букет моральных юридических, гражданских и прочих казусов, и причастные лица остались почти без дыхания, даже те, кто обошёлся без бронхита. И чем дальше, тем становилось веселее.

Первые цветочки в букете казусов возникли стараниями двух разных женщин: Ангелины Рыбаловой, покойной матери Кости, и Ирочки Корсаковой – живой и прелестной. Ангелина Рыбалова так невзлюбила Нину Уланскую и её дочку Даречку, что заповедала мстительные чувства не только сестре Степании, но и её мужу, старику Гончарику. Какие демоны пожирали покойную Ангелину, материнская ревность, ущемлённое самолюбие, обида на сыновнее ослушание либо нечто социально-подспудное – осталось неясным, но к делу отношения не имеет. Однако по прямому и даже загробному наущению невестки дед Гончарик составил завещание, в котором из своего наследства он недвусмысленно исключил Нину и Даречку Уланских. Его жилплощадь и всё имущество, находящееся внутри, в случае смерти племянника должны были отойти любым наследникам Кости, кроме них двоих. Кстати, дед имел на это полное право.