Дмитрий Агалаков - Ведьмы Холодного острова

— Говорю еще раз — уйди, — сказала первая.

— Не уйду.

— Уйди.

— Оставь его — он мой.

— Чей он?! — усмехнулась фигуристая. — Твой?! Ты себя-то в зеркале видела? Скажи, Зоя, видела?

— И что?

— А то.

— Что? Что? — с ненавистью спросила худощавая.

— Ты же — сопля. Глиста, понимаешь?!

Худощавая попыталась ударить противницу, но та отступила, и пальцы нападавшей лишь задели ее щеку.

— Ах ты тварь! — вырвалось у фигуристой, и она с размаху и ловко влепила худощавой пощечину, да такую, что та отшатнулась и едва не упала. — Ну что, ты этого хотела, Зоя, да? Ну так ты получила. — Она провела ладонью по щеке. — Если хоть одна царапина останется, глиста, смотри, я тебя размажу…

Ее противница, собравшись, вновь бросилась на фигуристую, но та была готова к атаке. Худощавая получила еще один хлесткий удар — и еле устояла на ногах, отшатнулась.

— Еще хочешь? Мало тебе, да?

— Ты — шлюха, Жанна, ты живешь с раздвинутыми ногами, об этом все знают!

Первая зло и весело рассмеялась:

— А ты свои сколько ни раздвигай, никому не нужна! Русик тебя оприходовал только потому, что упился в зюзю, не видел, бедняжка, кто перед ним!

Худощавая в бессильной ярости и в третий раз бросилась на ненавистную противницу, но та вновь ловко отступила и поставила ей подножку. Нападавшая растянулась на траве и тотчас заревела. Она давилась горьким рыданием, захлебывалась, и что-то время от времени с негодованием говорила. «Ответишь за все…» — услышала Юля обрывок фразы.

Ее спутник хотел было вступиться, помочь и сделал шаг в сторону дерущихся, но Юля удержала его.

— Это не наше дело, — сказала она. — И свидетелей им не надо, поверь мне. Зойка, дура, напилась и сама напросилась…

— Ну что, остыла? — как ни в чем не бывало спросила фигуристая. И тут же с презрением бросила худощавой: — Говорю тебе еще раз: не твоего он полета мужик. Ясно? Ты ему на один раз была. Как презерватив. Он тебя поимел и выкинул. Еще раз полезешь — я тебе всю физиономию разобью. Пошла отсюда, дура.

— А я тебе крысиного яда в суп насыплю, — с трудом садясь, бросила худышка и зло засмеялась. — Слышишь, Жанка, отравлю я тебя.

Тон, каким это было произнесено, и возникшее молчание говорили сами за себя. До победительницы, кажется, дошло, что это не пустая угроза. Но она не захотела выдать своих опасений.

— Смотри у меня, Зойка, — с угрозой проговорила Жанна, — увижу тебя на своем пути — пожалеешь. Близко не подходи — руки тебе переломаю. Я сумею. Опозорю тебя так, что повесишься. Тварь.

Сказала, плюнула и пошла прочь, оставив худышку сидеть в траве.

— Дела, — пробормотала Юля. — Шекспир отдыхает. Пойдем искать палатку, а? Меня тошнит, Гоша…

Еще минут пятнадцать они искали палатку Пчелкиной. Два раза Юля залезала в чужой дом, извинялась, во втором ее хотели оставить, кто-то сказал: «А мы тебя, Пчелкина, заждались! — голос был явно Кащина. — Все думали, когда придет наша гетера?» — и только на третий раз попала по адресу. И то лишь потому, что у палатки курила ее одногруппница, а теперь и соседка Римма.

— Ну, ты и нажралась, Юлька, — сказала та, сама уже теплая. — Первый раз тебя такой вижу. Спортсменка, блин. Фигуристка.

— А я первый раз такая, — парировала Юля. — Надо же когда-то начинать.

Повернулась, обняла своего нового друга, поцеловала взасос, потом отпустила, сказав: «До завтра», хотя завтра наступило — уже потихоньку светало, встала на колени и заползла в палатку.

— Повезло тебе, — за ее спиной бросила Римма. — Растопил сердце Белоснежки.

«Цыц! — услышали оба из палатки. — Убью тебя, Римка!»

— Она строгая, — вздохнула Рима. — Хлебнешь ты с ней.

Днем голова Юли Пчелкиной раскалывалась. Вино, коньяк, вермут, водка и много чего еще, смешанное накануне, сделали свое дело.

— Дура, вот дура, — натирая виски, повторяла она.

Еще в палатке было душно.

— Тебе повезло, — голосом ожившей покойницы из фильма ужасов простонала Римма. — Ты не куришь. А вот я, Юлька, подыхаю… Скажи нашему профессору, что у меня заворот кишок.

— Скажу, — пообещала Юля, достала из сумки зеркальце и с предчувствием самого худшего поднесла его к лицу. — Ужас, Римка…

— Что такое?

— Синяки под глазами, вот что.

— Ну что, девки порочные, поднялись уже? — тяжело и низко спросили у их палатки. — Я зайду?

— Заползай, — откликнулась Юля. — Только не пугайся наших лиц…

— Я пуганый, — отозвался гость. В палатку, согнутый в три погибели, влез гигант Сашка Чуев. — Да-а, — протянул он. — У меня в вашей берлоге очки запотели. Ладно, сейчас весь лагерь страдает. Там Трофим Силантьевич продукты привез.