Борис Сударушкин - По заданию губчека [Повесть]

— Однако русским солдатам не забыть, что именно Брусилов на посту главнокомандующего подписал приказ о введении смертной казни на фронте.

— Он сделал это по настоянию Керенского, — с неохотой произнес Перов.

— Гибель революционно настроенных солдат и на его совести. А что касается вашего участия в Брусиловском прорыве, то этим можете гордиться, большевики ценят мужество. Берите свой револьвер, и пусть он служит русскому народу, а не его врагам.

— Спасибо, — только и вымолвил Перов.

Протянув портупею и дождавшись, когда офицер перепоясался, Лобов сказал:

— Вместе с Вагиным сегодня же посетите Флексера и Гусицына. Поинтересуйтесь осторожно, нет ли у них возможности устроить вас на службу. Не получится — что-нибудь сами придумаем. Вместе с наганом мы нашли документы, по которым вы приехали в Ярославль, — Лобов выложил бумаги на стол. — Мы их тщательно проверили, они вполне надежные: до октября семнадцатого служба в действующей армии, с марта восемнадцатого — помощник начальника штаба третьего Московского полка, потом освобождение по болезни… Зря вы, Матвей Сергеевич, за учителя себя выдавали — эта роль вам не удалась.

— Сразу после мятежа с офицерскими бумагами мне бы не избежать самой жесткой проверки.

— Это верно, но сейчас обстановка другая. К вашим документам мы добавили только один — пропуск на въезд в город, выданный Заволжской Коллегией по борьбе с контрреволюцией. Он косвенно подтверждает, что участия в мятеже вы якобы не принимали. Будем считать, вам удалось обмануть бдительность Тихона Вагина, который руководил этой Коллегией.

— Как мне представить Вагина?

— Как завербованного вами сотрудника губчека.

— Смело, — покосился поручик на Тихона…

Еще два часа сидели они за столом, уточняя детали, договариваясь о связи. На прощание Лобов наказал:

— Главное — осторожность, без согласования со мной ничего не предпринимать. Ваша основная задача — дождаться связного.

Над дверью парикмахерской Шульмана на Власьевской висела местами проржавевшая вывеска с нарисованным на ней мужчиной с усиками и пробором в зализанной прическе.

Тихон остался дожидаться поручика на улице.

— Доверяете? А если я дворами? — без улыбки спросил Перов.

— Бегите, от себя все равно не убежишь, — вроде бы равнодушно проговорил чекист.

— В моей ситуации эта пошлая фраза звучит весьма точно, — усмехнулся офицер, вошел в парикмахерскую.

«А вдруг и впрямь сбежит?» — не выходило у Тихона из головы, пока дожидался поручика.

Но через полчаса, побритый, пахнущий крепким одеколоном, Перов опять появился на улице.

В квартиру зубного врача на Духовской улице они постучались, когда уже стемнело. За дверью долго возились с замками, чуть приоткрыли ее на длину звякнувшей цепочки, в темном дверном проеме блеснуло пенсне.

— Игорь Павлович Флексер? — убедился поручик.

— Ваш покорный слуга.

Офицер медленно, по словам, выговорил пароль:

— Случайно не у вас остановился Синицын из Углича?

Дверь тут же захлопнулась, из квартиры — ни звука.

Перов недоуменно переглянулся с Тихоном, хотел было постучать еще раз, уже поднял руку, но тут дверь открылась снова.

— Синицын у нас, проходите, — шепотом произнес Флексер, скинул цепочку.

Прихожая была тускло освещена керосиновой лампой, на полу — мягкая дорожка.

Зубной врач неслышно отошел в темный угол, поблескивал оттуда стеклышками пенсне.

— Почему не сразу впустили? — строго спросил Перов. — Разве я неправильно назвал пароль?

Флексер суетливо одернул жилетку, поправил пенсне на шнурке, спрятал короткие руки за спину.

— Извините — растерялся, вы явились слишком неожиданно. Кроме того, вас двое.

— Это свой, — небрежно сказал о Тихоне поручик. — Можно раздеться?

— Да, да, конечно, — Флексер бросился к нему с поспешностью лакея, рассчитывающего получить крупные чаевые.

Тихон с удивлением заметил, как в квартире врача преобразился Перов: лицо властное, движения точные, уверенные, потрепанная шинель скинута на руки Флексера с шиком. И голос командирский, жестковатый.

Хозяин проводил их в комнату, водрузил лампу посреди стола, накрытого скатертью с кистями.

Первым сел поручик, придвинул к себе мраморную пепельницу, закурил. Тихон пристроился на гнутом венском стуле возле массивного шкафа из красного дерева, на котором тикали часы с черным циферблатом, позолоченными стрелками и двумя бронзовыми музами по бокам.