Павел Орлов - Оперативный гамбит

— Я к вам в адвокаты не пойду.

— А я вам и не предлагаю. Это предложение прежде надо заслужить! Да и не к тому про адвоката вспомнил. Просто я с вами предельно откровенен, и мне при этом абсолютно наплевать, записываете вы этот разговор или нет [11] Что за глупости?! Естественно, записываю — диктофон всегда при мне на всякий случай. . И потом: давайте на минуту предположим невероятное: я действительно организовал это убийство, и — что еще более невероятно — у вас есть доказательства. Настолько очевидные, что все мои адвокаты бессильно разводят руками. И чем бы все закончилось?.. Да все равно — ничем! Знаете, как говорят? Не взял опер — возьмет следователь, не взял следователь — возьмет судья…

— Кто говорит?

— Все говорят. Денег просто не надо жалеть.

— Если все так просто, то почему же у нас тюрьмы и зоны не пустуют? Причем, вопреки расхожему мнению, сидят не только те, кто мешок украл, но и те, кто вагонами ворует. Не так часто, как этого бы хотелось, но все же… сидят!

— Все дело в том, уважаемый Павел Николаевич, что наличие денег еще не означает умение ими правильно распорядиться. Для того чтобы точно поразить цель, мало иметь хорошее оружие — надо еще и уметь стрелять, не так ли? То же самое и здесь: мало иметь деньги — надо уметь ими пользоваться. Если хочешь дать так, чтобы гарантированно решить свои проблемы, надо точно знать три вещи: кому, сколько и когда. Если хоть одно из этих условий не выполнено — деньги выброшены на ветер.

— А вы эти вещи точно знаете?

Мещеряков притворно громко вздыхает, прикуривает очередную сигарету и, энергично выпустив дым прямо перед собой (признак перехода в наступление), спрашивает:

— Скажите, чего вы, собственно, добиваетесь?

— Правды… — пожимаю я плечами.

— Правды… — усмехается тот. — Стандартный ответ: все следователи добиваются исключительно правды, только правды и ничего, кроме правды.

— Я не следователь.

— Знаю. В данном случае не имеет значения — следователь вы или инспектор… Или как там правильно — оперуполномоченный, что ли?.. Неважно. А по жизни, Павел Николаевич?! Ну объясните вы мне, ради бога, раз уж у нас такой разговор зашел, чего ради вы пытаетесь головой каменную стену прошибить, а? И ведь не остановитесь, пока лоб не разобьете. И все, повторяю, — во имя чего?!

— Во имя чего?.. — Я некоторое время собираюсь с мыслями, и, хотя объяснять или доказывать что-либо Мещерякову в данном случае бесполезно, меня вдруг прорывает — накипело! — Извините, может, я излишне громкое сравнение приведу, но все-таки… Когда солдат на войне без оружия, с одной лопатой поднимается и идет на вражеский танк — это ведь тоже… лбом в стену. С точки зрения здравого смысла — глупо, танк ведь этим не остановишь. Но солдат поднимается и идет — он просто не может не идти. Ему это самому нужно, понимаете? Как солдату, как человеку, как мужчине, если хотите. А зачем… Понять это может только тот, кто сам сидел в окопах. И войну, в конечном итоге, выигрывает не тот, у кого больше танков, а тот, у кого больше таких солдат. Сравнение громкое, конечно, но мы здесь примерно по этой же причине, как вы говорите, лбом о стену бьемся. А насчет того, кому и сколько давать… Да, вы правы — берут! И опера, и следователи, и судьи — везде дерьма хватает. Но таковыми являются далеко не все, ибо есть, наверное, особый шик в том, чтобы из кучи дерьма выйти в белоснежном костюме. Вы не находите?

Разговор с Мещеряковым продолжать дальше не имеет смысла. В принципе, он и изначально был бесполезен, но, чтобы в этом убедиться, его все равно следовало начать. Я разворачиваюсь и, не прощаясь, направляюсь к выходу, как вдруг слышу за спиной чуть насмешливый голос:

— Хотите добрый совет? Будьте все же поосторожнее с танками — они большие и железные… Всего вам доброго, Павел Николаевич!

Я застываю на месте, чтобы ответить, но, откровенно говоря, снова не нахожу, что именно. Поэтому молча толкаю незапертую дверь и выхожу на лестницу…

Она мертва, а тайны не узнал я…

Это, так сказать, предыстория. Причем все те детали, которые я уже вам сообщил, а также еще кое-какие, кои при всем уважении сообщить не могу, ибо закон о государственной тайне еще никто не отменял, хранятся не просто в моей голове, а задокументированы и подшиты в специальную папочку. Называется она «Скиталец» — в честь вечного бродяги Агасфера. В ней, в том числе, хранится и стенограмма нашего с Мещеряковым доверительного разговора. Да, и еще ксерокопии документов из уголовного дела по факту смерти Михаила Гойхмана. Собственно, там и документов-то всего, что протокол осмотра места происшествия, заключение судебно-медицинской и трассологической экспертиз, постановление о возбуждении уголовного дела и… постановление о приостановлении такового. И… — все! А вы еще что-то ожидали? Увы…