Павел Орлов - Оперативный гамбит

Георгий Алексеевич на секунду умолк, прикуривая сигарету, а затем продолжил:

— Если бы вы видели, как соседи по лестничной клетке радовались, когда узнали, что этот урод отсюда съезжает. Да они мне руки готовы были целовать — говорю вам без всякого преувеличения! Еще бы — терпеть такую мразь под боком… А теперь скажите мне: это что — махинация? Если да, то кому в результате этой так называемой махинации стало хуже?.. Нуждающиеся люди получат квартиру, жильцы дома — нормальных соседей, мы заработаем себе на жизнь. Повторяю: кому хуже?!.. А если вас заботит судьба этого быдла — так не извольте переживать. Его уже перевезли в комнату в пригороде, он еще и доплату получил, живыми деньгами. Так что уже жрет где-нибудь водку в компании таких же скотов…

Снова в комнате повисла неловкая пауза. Мещеряков, вероятно, ожидал услышать что-либо от меня, но тщетно. Мне нечего было сказать. Да и не думаю, что моему собеседнику сейчас нужны какие-либо контраргументы. Он сделал пару глубоких затяжек и вновь заговорил:

— Это, так сказать, с точки зрения высокой морали. А с юридических позиций… Эта мразота, получив задаток, попыталась улизнуть. Не скрою — пришлось провести определенную… воспитательную работу. А что прикажете делать в данной ситуации? В милицию обращаться с официальным заявлением?.. Вам-то, надеюсь, не надо объяснять, что никто в вашей системе подобным вопросом заниматься не станет, — у милиции своих забот хватает. И ваша фирма сейчас зря копья ломает, поскольку все ваши робкие попытки инкриминировать мне что-либо заведомо обречены на провал.

— Это почему? Вы хотите сказать, что у вас все чинно и законно?

— Разумеется, нет. В нашей бесподобной стране невозможно делать бизнес, не нарушая хоть какой-нибудь законодательный акт — будь то статья Уголовного кодекса или ведомственная инструкция по технике безопасности. В любом случае чем-то приходится поступаться. Недаром же говорят, что у нас законы существуют не для того, чтобы их соблюдали, а для того, чтобы при необходимости иметь некий рычаг воздействия — или на организацию, или на конкретного человека…

Георгий Алексеевич обводит глазами комнату в поисках места, куда можно выбросить догоревший окурок, затем просто бросает его на пол, раздавив каблуком, и возвращается к начатой беседе:

— Вот вы, Павел Николаевич, что — никогда не нарушаете закон? В служебной деятельности, я имею в виду?

— Для дела — бывает.

— Вот видите!.. И я тоже — для дела.

— Вы хотите сказать, что для дела убили человека?

— Я?! — Мещеряков смотрит на меня с откровенным изумлением. — Вы что, это — на полном серьезе?

— Да нет — не вы лично, разумеется… Но Гойхмана-то убили! Надеюсь, вы не станете отрицать этот очевидный факт?

— Ну, это как раз еще не факт. То есть формально — да, раз уж, как вы говорите, водитель скрылся с места происшествия, но корректно ли будет назвать сие деяние умышленным убийством?.. И потом: почему вы думаете, что, если это даже и умышленное убийство, то оно имеет какое-либо отношение ко мне? Я, между прочим, всю предыдущую неделю находился за пределами страны, и вы легко можете это проверить.

— Я понимаю, что вы сами за рулем той машины не сидели. Но заказчик убийства и его исполнитель — это далеко не всегда одно и то же лицо.

— Как вы сказали?.. Заказчик?!.. — Мещеряков рассмеялся. — Можно подумать, что этот ваш… Гофман — или как его там — крупный бизнесмен или политический деятель. Да полно вам, Павел Николаевич, какое же это заказное убийство?

Мой собеседник уже не первый раз старательно дает мне понять, что не помнит фамилию Гойхмана. В офисе демонстративно прочитал ее по бумажке, а сейчас так и вовсе переврал. Переигрываете, уважаемый!

— А заказывают не только бизнесменов или политиков. Свидетелей, например, тоже убирают по заказу.

— Вы зря теряете время, — качает головой Георгий Алексеевич. — И дело, собственно, не в моей абсолютной непричастности к рассматриваемому событию. Если даже и предположить — подчеркиваю: предположить! — что я имею к этому отношение, то у вас все равно ничего не выйдет.

— Это еще почему? — интересуюсь я с некоторой обидой в голосе.

— Да потому, что я достаточно надежно защищен. Мои адвокаты законы знают лучше, чем ваши следователи. Да-да, Павел Николаевич, значительно лучше! И ситуацию просчитывают значительно быстрее. И возможностей для принятия разного рода контрмер при возникновении критической ситуации у них значительно больше. Более того — они в большинстве случаев способны этой критической ситуации избежать, и именно потому, что отлично знают законы. И именно потому мне нет никакого смысла городить огород с убийствами и прочими страстями. Мои люди всегда найдут другие — менее одиозные и гораздо более эффективные способы решения проблем. А секрет в том, что каждый из этих адвокатов получает больше, чем весь ваш следственный отдел вкупе. Я, в отличие от государства, на собственной безопасности не экономлю, и своим людям плачу достойно. Соответственно, у меня есть выбор, кого к себе взять, и я выбираю не просто лучших — я выбираю лучших из лучших. А у вас недобор постоянный, и неудивительно — кто к вам пойдет работать на вашу зарплату плюс собачьи условия и лошадиная нагрузка? Вот и идут те, кто в люди выбиться не может… В офисе — помните? — я вас спросил, не знаете ли такого следователя — Шаповалова. Он, представьте, в свое время уголовное дело против меня возбудил, на допросы вызывал, очные ставки устраивал… А кончилось тем, что и дело прекратил, и из милиции уволился. Работает теперь на меня и жизнью своей вполне доволен. Диалектика, дорогой мой!